Повести рассказы. Стихотворения. Поэмы. Драмы
Шрифт:
Старая хозяйка снова убавила огня. Когда там что будет, а керосин дорогой.
Иван Короткий хотел знать, все ли подписались.
Человек из Ямищ не мог ничего сказать из-за крика.
– Тише, тише, пускай говорит…
Известно, не все подписались. Богатеи отказались.
– Чего захотели! Один черт, что пан, что богатый мужик.
Все ж к ним присоединились деревни Пески, Береза, Веселый Бор…
– Вот! Слышите? Слышите, сколько присоединилось. Теперь наша
Подписать! Подписать!
В хате становилось душно. Дым стлался по хате, как низкие облака, и синие волны, смешанные с криком, тянулись к раскрытым окнам.
Разве кто заставляет работать у папа? Не хочешь, не иди. Пусть увидит, что не в богатстве сила, а в черных руках. Надо присоединиться. Всем.
Панас Кандзюба шел против общества.
Он не согласен. Это будет бунт.
– Тю! Какой бунт?
– Такой бунт. За это не похвалят. Лучше ждать прирезки.
– Жди, дождешься.
– Скоро будут землю делить.
Мария всплеснула руками.
Разве она не говорила!
На Панаса насели. Кто будет делить? Может, паны?
Однако Панас крепко стоял на своем. Твердый и серый, как груда земли, в тяжелых сапожищах, он знал одно:
– Будут землю делить.
– Да хорошо, хорошо, а покамест…
– Это будет бунт.
Еще там загнать лошадей к пану на поле, увезти тайком бревно из лесу, поставить верши на панском пруду – одно, а бунтовать против пана всем селом, на это нет согласия. Достаточно и одного зуба, выбитого земским.
– Вот видишь… вот!
Раскрыл рот и тыкал пальцем, грубым и негнущимся, как обрубок с корою, в черную дырку на бледных деснах.
– Видите!… Вот!
Так Панаса и оставили.
Гром все грохочет, рыжая туча левым крылом обнимает небо. Всюду от капель пузыри на воде, а по оврагам текут потоки и подмывают сено. Погибло сено! Маланка подоткнула подол и лезет в воду, и как раз тогда Гафийка говорит:
– Мама, кто-то стучит в окно.
В окно? какое там окно?
Верно, стучат.
Маланка слезает с лавки, нащупывает стены, а в окно кто-то барабанит.
– Кто там? Кто стучит?
Маланка открывает окно.
– Идите на завод. Несчастье. Андрию руку попортило.
– Несчастье… – повторяет за ним Маланка.
– Сильно попортило?
– Не знаю. Кто говорит – оторвало руку, а кто-пальцы.
– Боже мой, боже…
Маланка мечется в темноте, как мышь в западне, а что хотела сделать – не помнит. Наконец Гафийка подает ей юбку.
Вот тебе и гром!
Какая бесконечно длрінная деревня. Там, на винокуренном, несчастье, Андрий умер – может, он лежит, длинный и недвижимый, а тут эти хаты,
Только теперь замечает Маланка, что за ней бежит хлопец с завода.
– Ты видел Андрия?
Кто-то чужой спросил, а хлопец сейчас же говорит.
Нет, он не видел, его послали. Рассказывает что-то нудно и долго, но Маланка не слушает.
Вот уже дохнуло ночной сыростью с пруда, и вдруг, за поворотом, ряд освещенных окон резанул сердце. Завод выбрасывает клубы дыма и весь дрожит, яркий, большой, живой среди мертвой ночи.
Во дворе группа людей, горит свет. Андрий помер. Она кричит и всех расталкивает.
– Молчи, старуха!…
Сердитый голос ее останавливает, она внезапно замолкает и лишь покорно, как побитая собака, переводит взгляд с одного на другого.
Ей объясняют:
– Он, видите, был в аппаратной…
– У машины, значит…
– У машины,- говорит Маланка.
– Держал масленку, а шестерня вдруг и того… и повернулась…
– И повернулась,- повторяет Маланка.
– Он тогда правой хвать, чтоб удержать масленку, а ему четыре пальца так и отхватило.
– По самую ладонь.
– Жив? – спрашивает Маланка.
– Жив… там фершал.
На землю ложится свет, а что там делают, как Андрий – Маланка не знает. Только теперь услыхала, что стонет. Значит, жив.
Наконец тот же сердитый голос кричит:
– Тут жена? Ну, старуха, иди…
Рабочие дают ей дорогу. Она видит что-то белое, вроде подушки, и, только подойдя ближе, замечает желтое, как воск, лицо, какое-то ссохшееся, маленькое, темное, перекошенный рот.
– Андрийко, что ты наделал?
Молчит и стонет.
– Что с тобой, Андрий?
– Откуда мне знать… Калекой стал… Собери мои пальцы.
– Что ты говоришь, Андрийко?
– Собери мои пальцы, закопай… Я ими хлеб зарабатывал. Ой… боже мой, боже…
Подошли двое рабочих и увели Андрия. Не дали Маланке поголосить.
В аппаратной Маланка искала Андриевы пальцы. Три желтых в масле обрубка валялись на полу, у машины, четвертого так и не нашла. Она завернула их в платок и захватила с собой.
Утром Андрия отвезли в больницу, в город, а Маланку позвал сам паныч Леля. Он долго сердился, кричал на нее, как на Андрия, но, спасибо, дал пять рублей.
Через три недели Андрий вернулся. Худой, желтый, поседел, рука на перевязи.
– Болят у меня пальцы,- жаловался Маланке.
– Да где те пальцы?