Повести. Первая навигация. Следы ветра
Шрифт:
Саша неопределенно усмехнулся.
— Не веришь? — насторожился Василь и быстро оглядел скверик. На дальней скамейке увидел девушку.
— Вот подойдем сейчас, увидишь.
Саша тоже посмотрел на девушку. И чем ближе они подходили к ней, тем все больше ему казалось, что он уже где-то видел ее. А потом, за несколько метров до скамейки, Саша вдруг остановился. Это была та самая девушка, которую он встретил на Житнем рынке.
— Ты что? — спросил Василь. — Пошли, пошли сдрейфил?
— Да нет, — чувствуя внезапно охватившее его не то волнение, не то
— Не надо…
— Почему?
— Мне пора, мне надо еще в аптеку, бабушка просила…
— А-а-а, тогда пока, до завтра, — быстро согласился, облегченно вздохнув, Василь. Пожал Саше руку и торопливо зашагал по скверу.
Весенний снег
Саша оглянулся. Он почему-то боялся, что Василь все же подойдет к девушке. Но тот свернул на брусчатку и скрылся в переулке. А Саша остановился, постоял некоторое время в нерешительности и не спеша пошел обратно.
«А может, это и не она, — думал Саша, — а если она? Тогда только быстро пройду мимо. Не узнает. Не может же она помнить всех, с кем разговаривала. А если все-таки узнает, — вновь подумал он, — узнает и догадается что я нарочно, увидев ее, решил пройти мимо». От этой мысли Саша даже покраснел. Но тут же постарался успокоить себя: чего это она должна подумать такое. Надо просто и спокойно, как и все люди, идти себе, и она даже не обратит внимания.
Вдруг пошел снег. Так часто бывает весной. То греет теплое солнце и даже парит, как в душный летний день, то дохнет ледяным ветром, а то, вот как сейчас, ни с того ни с сего надвинулась туча и густо посыпали крупные снежинки. Обрадовали потому, что в густой пелене снега можно было пройти незамеченным, а испугало его то, что девушка могла уйти домой. Когда Саша быстро и уверенно зашагал по аллее, ему ещё не переставало казаться, что она вот-вот поднимется и уйдет. Но девушка не уходила.
Снег мгновенно выбелил все вокруг — и тротуары, и крыши домов, и деревья, и скамейку, на которой сидела девушка. Но снежинки лишь чуть-чуть припушили ее платок и плечи. Когда Саша подошел ближе, он даже различил на ярком платке крупные бело-розовые цветы и заметил, что резиновые на пряжках боты, какие обычно носили школьницы до войны, потеряли от времени блеск и были в нескольких местах заклеены.
Он уже прошел мимо, когда девушка быстро поднялась, догнала его и остановила негромкими робкими словами:
— Извините, пожалуйста…
«Узнала», — подумал Саша, почувствовав, как тревожно и радостно ему стало.
— Извините, — повторила она, вглядевшись в Сашу и как-то неожиданно вся сникнув. И Саша понял — она узнала его. Но узнала, когда подошла сама. И то, что она все же запомнила его, одного из многих, которых ей приходилось встречать, снова обрадовало паренька и вновь заставило тревожно сжаться сердце. Но ответил он ей грубовато:
— Что тебе?
— А, —
Девушка произнесла это так, словно они уже давно знали друг друга и ей уже надоело его спрашивать.
— О чем спрашивала? — удивился Саша.
— Не помнишь? — почти с упреком произнесла девушка.
И он, вспомнив, ответил улыбнувшись:
— Помню. Василий Алексеевич Стрельченко…
— Запомнил? — удивилась девушка и некоторое время непонимающе, даже несколько подозрительно смотрела на него. Потом тоже улыбнулась и повторила уже обрадованно: — Запомнил-таки…
— Да, — кивнул Саша. Он понимал, что следует еще что-то сказать, а то девушка возьмет сейчас и уйдет. И ему захотелось сказать ей что-нибудь успокаивающее, ободряющее, но ничего такого, как назло, не приходило в голову.
Они вышли из сквера на Константиновскую. Снег уже перестал падать, снова светило солнце, но оно было красноватым, вечерним и не очень теплым. Снег лежал, не тая. Только на выбившихся из-под платка темных волосах Иришки он растаял и серебрился крупными каплями.
Она повернулась к Саше и несколько повеселевшим голосом спросила:
— Ты на каком плаваешь?
— На «Полине Осипенко».
— Полина Осипенко, Мария Раскова, Валентина Гризодубова, — повторила задумчиво Иришка. — Какие замечательные имена! Я когда-то мечтала быть похожей на одну из них. А теперь…
— Что теперь?
— Да так, — грустно усмехнулась она, — Тебя как зовут?
— Саша.
— А меня Ирина, Ира. Папа меня называл Иришкой. Так сейчас все и зовут. А ты кем плаваешь на пароходе?
— Пока кочегаром. Потом поступлю учиться на механика.
— Как мой папа. А твой отец на фронте?
— В госпитале он, на Урале. Ранен. А мама на фронте.
— Счастливый ты. А у меня мамы давно нет. Папа, наверное, еще есть. Я верю. Ведь пропал без вести — это еще не убит, верно?
— Конечно, конечно, — торопливо заверил ее Саша. И говоря так, он и сам в это верил. Ему очень хотелось, чтобы Иришкин отец, Василий Алексеевич Стрельченко, был жив.
— Я в военкомате была, в пароходстве, теперь просто хожу и у людей спрашиваю. Кое-кто его помнит, мы ведь только накануне войны в Киев приехали. А вот тех, кто на фронте с ним был, еще не встретила. У вас на пароходе есть такие, что вернулись с фронта?
— Есть.
— Ты спроси у них, пожалуйста.
— Обязательно спрошу и, если узнаю… — Он вдруг замялся. — Как же я тебя найду, если хоть что-нибудь узнаю?
Иришка помолчала. Они пересекли Красную площадь, свернули на улицу Жданова.
— А ты где живешь? — спросила Иришка.
— На улице Октябрьской революции, большой серый: дом, в нем когда-то жили военные. У меня и дедушка был военным…
— Сам живешь?
— Нет, с бабушкой, папиной мамой. А ты?
— У хозяйки. Мы сняли у нее перед войной квартиру. На Константиновской.
— А номер?
Иришка нахмурилась, замкнулась:
— Зачем это тебе? Ни к чему…
— Может, я все же разузнаю что…