Повести. Первая навигация. Следы ветра

Омельченко Николай Михайлович

— Есть! — закричал он, поперхнувшись от охватившего его волнения.

Ребята, побросав свои удочки, кинулись к нему.

— Выводи, выводи ее, — громким шепотом говорил Генка, — на мель выводи.

— А, — разочарованно махнул рукой Борис, — цепа не видно, что-ли?

Это поняли и Генка, и Роман, когда увидели появившуюся из воды набухшую, облепленную мелкими ракушками ветку. Генка тоже пренебрежительно махнул рукой и вернулся на свое место. Роман отцепил ветку, червь еще был цел, и капитан снова забросил. И вновь поплавок проделал почти тот же путь, покружил по омутку, ткнулся о веточку,

попал в воронку, но тут же кружливая вода упруго вытолкнула его, и он поплыл под обрыв. Роман хотел было перезабросить удочку, потянул ее на себя и снова ощутил что-то тяжелое, и опять у него совершенно невольно вырвалось громкое и взволнованное: «Есть!»

Как и в тот раз, видя, что товарищ с согнувшимся удилищем в руках отступал назад, бросились к нему Генка и Борис. Из воды вылетело что-то темное и бесформенное.

— Тьфу, — с досадой плюнул Генка, — ракушки. Ты так всю реку очистишь.

Борис отнесся к «улову» более спокойно, сказал по-хозяйски:

— И это хорошо, давай сюда, сейчас попробуем на ракушку…

Он снял с крючка темно-серый колючий комок, затем оглядел половинку оставшегося червя и с привычной быстротой, словно машинально, одним движением натянул эту половинку на крючок, теперь червь держался прочно. Роман с благодарным удивлением и слегка смутясь взглянул на товарища и даже едва не сказал «спасибо», но почему-то удержался, а Борис, подхватив комок ракушек, торопливо пошел на косу. Уже оттуда крикнул:

— Опусти сантиметров на десять ниже поплавок!

Роман кивнул, соображая, что будет, если он послушается совета товарища, и тут же понял: если опустить ниже поплавок, значит, крючок будет находиться чуть выше от дна и не будет цепляться… Эту несложную операцию он проделал быстро и тут же забросил удочку снова. Поплавок то стоял на месте, то, когда в омуток попадало течение, почти незаметно шел к обрыву. Так продолжалось долго, рука устала держать удилище, становилось скучно, тем более, что он видел, как Борис одну за одной уже вытащил три крупных рыбы. Они, жестяно блестя, бились, подрыгивая на песке. Генка ворчал:

— Ну ты и везун, ну и везуха тебе, а ну дай и я на ракушку.

— При чем тут везуха, — со спокойной деловитостью отвечал Борис, — уметь надо!

Роман тоже уже хотел было попросить ракушку, даже удилище воткнул, чтобы не унесло течением, пока он пойдет на косу, но в это время поплавок слегка наклонился, медленно пошел в сторону, потом быстро, юрко нырнул раз, другой и исчез в зеленоватой толще воды. Роман даже растерялся, даже забыл крикнуть ребятам, но все же мгновенно, будто на ринге, ушел от удара соперника, наклонился, схватил удилище, потянул вверх и ощутил на конце лески что-то живое, тяжело и упруго сопротивляющееся, тянул и тянул его к берегу, боясь, чтобы оно не оторвалось, не ушло снова в глубину омута. У самого берега, на мели, рыба сильно всплеснула в последнем отчаянии, и Роман рывком выдернул ее из воды. И тут только она оборвалась, но была уже на берегу. Роман ногой отфутболил ее дальше, мелькнули чьи-то руки, схватили ее. Радостный и взволнованный, он поднял голову.

— Вот это окуняра! — хохотал Генка. — Как петух!

А Борис держал окуня в руках и, любуясь им, с уважением глядя на Романа, говорил:

— Молодец, капитан! А ты,

Генка, говорил, что я везун. Вот кто везун!

— Уметь надо! — съязвил Генка. — Килограмма на полтора.

— Полтора нет, а грамм пятьсот — шестьсот есть, — Взвешивая рыбину на руке, ответил Борис.

Роман молчал, глядел, любуясь уловом, его била легкая приятная дрожь.

Окунь был красавцем с зеленовато-красными полосами и темно-голубой горбатой спиной.

— А вообще-то, сколько бы он ни весил, грамм по сто рыбки на каждого из нас — это уже неплохо в нашем положении! — сказал Борис. Он выкопал в песке ямку, нарвал сочной осоки, выстелил ею дно и бока ямки, положил туда окуня, принес и своих рыбешек. Они показались совсем крохотными рядом с таким красавцем.

— А эти как называются? — несмело спросил Роман. — У нас там таких нет.

— Густера, она, наверное, везде есть, только по-разному называется, — ответил Борис, все еще любуясь окунем.

— Я тоже тут стану, — сказал Генка, — не возражаешь? — Он испытывающе посмотрел на Романа. — Окуни стаей ходят.

— Такие красавцы охотятся в одиночку, — сказал Борис.

— Все равно я стану тут.

— Становись, — великодушно согласился Роман.

И теперь в омутке уже красовалось два поплавка, совсем незаметно они двигались по воде, как на часовом циферблате, слева направо, невидимо для глаза, и, наконец, подплывали к берегу. Ребята снова взмахивали удилищами, и вновь поплавки шли рядом в незаметном своем движении. Иногда ребята поглядывали на Бориса, но и тот сидел неподвижно, хмуро уставившись на воду.

Первым зевнул Генка, затем рот как-то сам собой невольно открылся и у Романа. Сдерживая зевоту, он слегка отвернулся в сторону и поглядел вверх на ярко чистое, освещенное теперь уже вечерним красноватым солнцем небо; там беззвучно плыл, сверкая, как далекое, крохотное зеркальце, реактивный самолет, таща за собой неправдоподобно огромный, опадающий к земле белый хвост.

Генка тоже посмотрел на небо.

— Как ты думаешь, капитан, ему не скучно там одному?

— А откуда ты; знаешь, что он там один?

— Вижу ведь — истребитель… Не скучно, а?

— Думаю, что нет.

— Знаешь, то какой-то случайный у тебя окунь попался, да и у Бориса на ракушку, вижу, тоже не ловится, последи за моей удочкой, а я пойду короеда поищу, жучок есть такой, на него и подъязик, и все что угодно клюнуть может…

— Давай, — согласился Роман.

— Хочу короеда поискать, — проходя по косе мимо Бориса, сказал ему Генка.

— Терпения не хватило? — Борис оглянулся на него насмешливо.

— Терпения сколько угодно, побольше, чем у тебя, — огрызнулся Генка.

— Ну давай, давай, — отмахнулся Борис.

Уже отойдя к ощетинившимся зарослям бурьяна, Генка вдруг обернулся и спросил:

— Борька, а тебе не надоело еще, только честно?

— А чего это мне должно надоесть?

— Ну, когда плохо ловится…

— Чудак ты, — усмехнулся Борис, — да разве дело в том, ловится или не ловится… Конечно, лучше, когда ловится, но мне и так вот просто сидеть приятно, тоже, наверное, по генам от дедушки передалось. Он в концлагере мечтал вот так посидеть над рекой и чтоб никто никуда не гнал, не приказывал, не бил по голове дубинкой…