Повести. Первая навигация. Следы ветра

Омельченко Николай Михайлович

— Верно, — хрипловато сказал Роман и тут же, по-своему поняв слова Наташи, подумал о том, что и он относится именно к тем людям, которые «порой теряют куда больше»… И это самое «больше» не тот новенький, совсем недавно купленный Роману отцом рюкзак, не охотничий нож Генкиного брата и даже не Борькина палатка, подаренная ему дедом ко дню рождения, а нечто значительно дороже, весомее. И вот он сейчас шел рядом с Наташей по островной хрусткой траве и терзался, наверное, больше других, твердо уверенный, что он-то потерял куда более ценное, нежели его товарищи. Не какие-то там вещи, барахло, —

уважение товарищей. А теперь даже этот Генка, шут гороховый, и тот подсмеивается над ним… А ведь совсем недавно все было по-иному: весь класс и добрая половина болельщиков школы приходила смотреть соревнования детских команд по боксу. Когда Роман выиграл свой бой и счастливый шел через зал в раздевалку, отовсюду слышались голоса: «Кто это, из какого класса?» А Наташа и тот же Генка с гордостью отвечали: «Из нашего. Наш!» А теперь эта проклятая лодка.

Хорошо, хоть не обнаружилось, что Роман не умеет плавать, это ведь и вообще позор — не уметь плавать! Правда, виноват в этом не он. Вообще-то он родился в Омске, там река побольше, чем эта, — могучий, широкий Иртыш! И поживи Роман в Омске подольше, научился бы плавать не хуже Наташи. Но, когда ему исполнилось, пять лет, отца перевели в небольшой городишко в Каракумах, в двухстах километрах от Ашхабада. Там не только реки не было, но даже и плохонького озерца, лишь мелкий мутноватый арык пересекал городок. Но ничего, отец с весны пообещал научить его плавать, а в том, что сегодня так все случилось, только Роман виноват.

— Может, на той стороне острова лодки есть, — словно издалека донесся до Романа голос Наташи. — Сегодня суббота, рыболовы должны быть, завтра точно будут, кто-нибудь причалит.

— Как-нибудь переберемся, — бодро улыбнулся Роман. — А ночь можем и здесь провести, не все ли равно, на берегу или на острове. Костер разведем, рыбы наловим. Да может, это и лучше, что без ничего остались. Закалочка!

Они подошли к кромке деревьев у берега. Ветер намел к их стволам небольшие холмики песка.

— Вот вам, пожалуйста, — выбежала вперед Зойка, — смотрите: они похожи на крохотные дюны. — Она наклонилась к холмику, потрогала его рукой. — А вот эту рябь, эти твердые волночки на песке сотворил ветер, это и есть вам следы ветра.

— Следы ветра мы видим, — мрачно сказал Борис, — а следов лодок нет, вон только у того берега одна тарахтит.

— Эге-гей! — прокричал Генка и помахал рукой тем, кто сидел в лодке.

Но из-за треска мотора никто его не услышал. Ребята проводили лодку невеселыми взглядами.

3. Желтая поляна

Они двинулись вдоль берега в сторону рощицы. Здесь трава была гуще и серебрилась тонкими сеточками паутины; она вместе с мелкими листьями и травинками приставала к ногам, как-то липко и едва слышно потрескивая.

— Там и дров будет больше, и червей сможем накопать, — кивая на рощицу, обнадеживающе говорил Роман.

— А может, и грибы найдутся, — произнес Борис.

— Может, и грибы…

— Ух, как сладко пахнут эти желтые листья, прямо ел бы их, — подобрав горстку узких, опавших с верб листьев, говорил Борис.

— Между прочим, я читал, что опавшие листья даже ни одно животное не ест, — хмыкнул Генка.

— Ты на что

намекаешь? — стал угрожающе подступать к нему Борис.

— Сам знаешь на что, — отступая от него в сторону, почти беззвучно захихикал Генка.

— Не трогай его, Боря, — сказала примиряюще Зойка. — Он сказал правду и вовсе не хотел тебя обидеть. Опавшие листья действительно ни одно животное не ест. Дело в том, что перед тем, как лист опадет, из него перекачиваются в дерево все полезные вещества. А остаются лишь вредные. Хлорофилл в нем разрушается, и поэтому мы видим, как проступают красные и желтые красители…

— Ну, это всем известно, — снисходительно сказал Роман.

— А я и не делаю никаких открытий, — смутилась Зойка, — просто говорю то, что есть и что всем известно.

Рощица, оказывается, стояла на островной горушке, и уже на взлобке ее подножья песок исчез, под ногами захрустел ломкий бурьян, а вскоре идти стало и совсем легко — густо опавшая листва хоть и покрывала тут землю плотным ковром, но была твердой. Деревья — большие, с грубыми шишковатыми наростами, а маленькие, тонкостволые, с нежной, зеленовато-пепельной корой, стояли плотно друг к другу, и здесь речной сыростью почему-то пахло сильнее, чем на берегу. А паутина не серебрилась, а казалась грубой и даже какой-то пыльной; неприятно щекоча, она липла к лицу и шее, и Роман, выйдя вперед, сбивал ее палкой.

— Чего мы лезем в эти дебри? — не вытерпел Генка, брезгливо вытирая лицо.

Но лишь только он это сказал, перед ними открылась поляна — вся желтая от солнечного света. И тут же все увидели небольшой дощатый домик, выкрашенный зеленой краской, под цвет листьев пышных плакучих ив, листья которых здесь почему-то еще не опали и почти не пожелтели. Домик прятался между ними, сливаясь с листвой, отчего ребята сразу и не заметили его.

— Жилье! — обрадованно вскричали все вместе.

И тут же увидели и следы когда-то стоявших здесь палаток: небольшие колышки, забитые в землю, а также два потемневших столба и вытоптанный квадрат — волейбольную площадку; на ней, по всей видимости, еще совсем недавно играли.

— Ну вот, робинзонов из нас не вышло, остров обитаем! — как бы с разочарованием сказал Роман и направился к домику.

— Смотри, чтобы там какой-нибудь Шарик-Бобик на тебя не выскочил, — предупредил его Генка.

— Да какой там! — усмехнулась Наташа. — Разве вы не видите, что дом давно покинут?

Теперь это поняли и остальные: окна были накрест забиты досками.

Они подходили к домику. Тут сразу же наткнулись на небольшую ямку, набитую пустыми консервными банками, кульками от молока и пустыми бутылками из-под ситро. Над ямкой сердито гудели тощие осы.

— Тут пировали разбойники! — широко раскрывая глаза и делая страшным лицо, сказал Генка.

— Все пожрали! — с досадой произнес Борис.

— Хотел бы я увидеть хоть одного разбойника, который на пиру пьет ситро, — скептически заметил Роман.

— Да это же, ребята, для нас целое богатство! — воскликнула Наташа. — В консервных банках можно варить и уху, и грибы!

— А пачек от соли тут случайно не видно? — всматриваясь в ямку, говорил Борис. — В них может остаться хоть по несколько солинок…