Повести. Пьесы
Шрифт:
Коля ухмыльнулся ей в лицо:
— Этот не доложился.
— Вот прохиндеи, — сказала Раиса.
Она села к столу, нога на ногу, взгляд сверху вниз.
— Чего лежишь-то?
Не дождавшись ответа, определила:
— Как куль с мукой!
Он вновь не отозвался, но на нее это впечатления не произвело.
— В кадры еще не ходил?
— Не, — ответил Коля и вновь зевнул. Он не притворялся, просто во всем теле была дремотная вялость — видно, чистая койка располагала.
— Куда устраиваться-то будешь?
— Там увидим.
— А
Колю злил ее дурацкий начальственный тон, и он ответил резче, чем хотелось:
— А точнее — никуда.
— Это как?
— А вот так.
— Тунеядец, что ли?
— Ага.
— Все равно придется! — весело сказала она. — В ларьке ящики грузить.
— Это с какой стати?
— Ну, совсем-то не работать нельзя.
— Почему ж нельзя? Я вот не работаю — и ничего. Значит, можно.
— А есть что будешь?
— Ты накормишь, — сказал он.
— Делать мне больше нечего! — с удовольствием возразила Раиса.
Ни равнодушие, ни ирония, ни прямая издевка ее не прошибали, даже наоборот, повышали настроение.
Коля посмотрел на нее и понял, что весь их резкий разговор имел для нее другой, вне фраз, притягательный и приятный смысл: мужик с ней заигрывал и даже кадрил, скрывая свои подлинные чувства в лучшем стиле провинциальных танцплощадок.
Кончать надо, решил Коля. Он не любил таких уверенных, начальственных баб с их мужской хваткой и мужским ощущением бесконтрольного права на все земные удовольствия. Да и просто многое в ней раздражало: крупная при коротких ногах походка, властные жесты…
Но пока он соображал, как бы пресечь разговор пооткровенней и погрубей, Раиса вдруг спросила с обыкновенным девчоночьим любопытством, даже приоткрыв рот:
— Коль, а судьбу ты правда угадываешь?
Надо же — имя запомнила.
— Не так уж и трудно, — сказал он.
— А как?
— Подойди к зеркалу и посмотри. Вся твоя жизнь у тебя на морде, и прошлая, и будущая.
Она не поленилась, подошла к Жоркиной тумбочке, взяла круглое зеркальце для бритья и с минуту гляделась, от старания сдвинув брови и морща лоб.
— Ну и не видно ничего.
— Плохо смотришь.
— А тебе чего видно?
— Умишко умеренный, — сказал Коля, — подруг мало или совсем нет, мужики пока что балуют, упрямство как у осла, самомнение — половину выкинуть, останется как раз норма. Возраст, — он помедлил, прикидывая, — года примерно двадцать три…
— Точно! — вставила она.
— Двадцать три года, — закончил он, — и состояние средней потасканности.
— Все-то ты знаешь, — сказала Раиса и улыбнулась довольно, будто услышала комплимент. Так парни ухмыляются, когда их ругают бабниками.
И тут равноправие, подумал Коля.
Раиса вернулась на свой стул и опять посмотрела на Колю сверху вниз:
— А ты всегда умел?
— Я ж не бог.
— А когда научился?
— Когда понадобилось.
— А я могу?
— Может, и можешь. Только тебе ни к чему. Это дело не для сытых. Вот прижмет
Ему надоело выглядеть равнодушным и сонным, вообще надоело как-то выглядеть ради нее — актер он, что ли? И все больше раздражало, что вот пришла и сидит, ублажает свое любопытство, разглядывает незнакомого мужика и употребляет в своих интересах с тем бездумным победительным эгоизмом, который обычно встречается у красивых и наглых баб, привыкших к успеху, объевшихся успехом и все равно жадных до него. Но эта-то не красавица! Обычная рабочая бабенка, и руки вон то ли разбитые, то ли помороженные, и жизнь, сразу видно, не раз приложила мордой об асфальт. И откуда у нее эта начальственность? В месткомах, что ли, заседает? Она сказала, вздохнув:
— Как прижмет, тут уж не до гаданий… Ладно, пошли, что ли?
— Куда? — удивился Коля.
— Как куда? Сам же сказал — есть хочешь.
Это был другой разговор. Коля свесил ноги с кровати.
— А ты далеко живешь?
— Рядом. Но у нас сегодня пусто. В столовку пойдем.
— В столовку неинтересно, — сказал Коля.
— Да ладно, не боись, — успокоила Раиса, — я девушка богатая.
Он встал.
— Чего хромаешь-то?
— Ногу подвернул.
— Не мужик, а кляча, — сказала Раиса и подставила плечо.
В столовой была очередь. Раиса посадила Колю за свободный стол, сдвинула в сторону грязные тарелки и пошла к раздаче. Из-за барьерчика, отделявшего очередь от зала, приказала какому-то верзиле в грязном свитере — он уже приближался к кассе:
— Эй, ты, хмырь! Дай-ка четыре сметаны. Тот заулыбался и передал ей четыре стакана со сметаной.
— И борща два.
Он дал и борщ.
— И шницеля два… И пирожных два… И сыра два… И чая четыре…
Коля смотрел на стоящих сзади. И чего оторопели? Давно пора скандалить.
Но Раиса командовала так громко и уверенно, что очередь молчала.
Раиса до предела загрузила поднос и сунула верзиле червонец:
— Сдачу принесешь.
Притащила поднос к столу, поставила на край.
— На пятерых набрала? — поинтересовался Коля.
— Один смолотишь!
Другой бы спорил, а он не стал. Раз надо — смолотит. Верзила в свитере принес сдачу и присел на свободный стул.
— Спрашивать надо, — прикрикнула Раиса, — может, у нас тет-а-тет.
Слова знает, подумал Коля. Впрочем, на стройке слов хватает…
— Земляк? — спросил верзила.
— Тебе что за дело? — с ходу отбрила Раиса. — Жених.
— А я тогда кто? — заулыбался верзила.
— А ты дурак. Катись к своим лопухам, простынет все.
Тот облапил Раису, получил по шее и, вполне довольный, пошел к своей компании.
— Приятель? — спросил Коля.
Пока они развлекались, он как раз доел борщ.
— Да ну… Из нашей бригады. Здоров — прямо ломовой. Баллоны мне таскает.
— А ты кто?
— Эх, ты, — сказала она, — а еще судьбу угадываешь.