Повести
Шрифт:
Хозяйка подложила мне ломоть пирога, и пирог их показался мне таким вкусным, будто такого я и не ел никогда.
Девки пили чай. Младшая, шумно прихлебывая, дула на блюдце так, что брызги летели, старшая пила тихо, совсем неслышно. Мне хочется посмотреть на нее пристально, впиться в нее глазами, но не смею. И лишь когда она стала наливать чай себе, я украдкой покосился на ее руки, на пальцы. На безымянном — серебряное кольцо с камешком. Руки до локтя в загаре, чуть покрыты золотисто–русым пушком.
Она
— Налить?
Я взглянул в ее синие, чистые, особенные какие-то глаза, каких никогда и не видел. Чуть–чуть сдвинутые брови придавали ей некую строгость.
— Да, — поспешно сказал я, подавая чашку.
Ее пальцы коснулись моих пальцев. Что тут такого! Вновь — который уже раз! — покраснел я и уже не помню, как взял из ее рук чашку… А чаю-то мне совсем и не хотелось.
Андрей, уже насытившись, тоже вприщурку уставился на старшую девку и что-то, видимо, соображал. Я боялся, вот–вот скажет он опять какое-нибудь слово невпопад. Так и есть! Погладив черные усы, он посмотрел на мать, затем еще раз на девку и буркнул:
— А хороша у тебя старшая!
— Чем младшая хуже? — обиделась женщина.
— Этой расти.
— У меня все хороши.
— Коль невеста, замуж пора.
— Успеет и замужем горя хлебнуть.
— Какой муж выйдет, — все болтал Андрей. — Бывает, хорошие подвертываются.
— Сватали ее, не хочу отдавать. Работать некому.
— Чай, не век держать будешь?
— Зачем век! Найдется хороший, смирный, работящий, отдадим. Года ее не ушли.
— Ну, дело хозяйское… Петя, ехать пора.
— Поедем, дядя Андрей, — быстро согласился я, боясь и в то же время желая продолжения их разговора.
Вышли из-за стола, помолились, поблагодарили хозяйку.
— Сколько тебе за угощенье? — спросил Андрей.
— Давай все, — засмеялась женщина.
Он сколько-то дал ей. Хотел дать и я, но женщина, увидев, что я полез в карман, предупредила:
— С тебя ничего. Ты воевал. Я вроде не тебя, а сына Костю угощала.
Старшая вышла в сени. Андрей пошел запрягать. Я стою среди избы и смотрю то на скамью, где она сидела, то на чашку, из которой пила. По–новому представились мне эта изба, и стол, и младшая, и белокурая девчонка, в которой уже видны черты старшей. Где же та? Неужели я ее больше не увижу?
Торопливо выхожу в сени. Сквозь плетень вижу — Андрей отвязывает лошадь, убирает кузов.
Заглянул на крыльцо и невольно вздрогнул. Облокотившись на перила, она стояла там и смотрела в улицу. Она не видела меня. А если бы и видела? Мало ли проезжих людей! Прислонившись к косяку сенной двери, тихо покуривая и сдерживая кашель, я украдкой любуюсь ею.
Чуть ощутимо дует ветерок. Так нежно и тихо ласкает он ее лицо, шевелит на
После дождя ярко светит солнце. Всю пыль прибил дождь, и воздух чист и прозрачен, и небо синее, глубокое. Вид улицы совсем иной. Избы как бы поновели, крыши словно только что покрыты свежей соломой, окна светлые.
Нет, мне обязательно надо что-то сказать ей. Пойти наперекор своей застенчивости, ведь буду жалеть потом, что промолчал. Жалеть? Нет, буду терзаться. Это же она, она! Сердцем, всем своим существом чувствую, что это «она».
И, переборов свою несмелость, самого себя переборов, я шагаю через порог, подхожу к перилам, облокачиваюсь рядом с ней, набираюсь отчаянности и спрашиваю, лишь бы заговорить:
— Перила мы не сломаем?
— Они и так чуть держатся, — отвечает она не оборачиваясь.
— Чинить надо.
— Дядя хотел, да не собрался.
— Давайте я починю.
Она смотрит на меня и мельком, мгновенно — на мою руку и ничего не отвечает. Но я напрягаю все свои мысли, не–ет, я молчать не буду.
— Дома я все делаю. Грабли, табуретки, столы, — хвалюсь я. — А это ерунда. На обратном пути заеду, починю.
— Что ж, чини. Только лесу нет.
— Найдем. Поеду мимо березника, срублю.
Она смеется. И тогда я решаюсь спросить, как же ее зовут. Но выходит мать из избы и спрашивает:
— Елька, напишешь ты Косте письмо или нет?
— Что-то не хочется.
Обращаясь ко мне, женщина поясняет:
— Сноха неграмотна, Санька каракули выводит, а эта — мастерица, да ленива.
«Елька, Елена, Лена, Леночка», — мысленно перебираю я и ни с того ни с сего предлагаю женщине:
— На обратном пути заеду, напишу.
— Вот спасибо, — отвечает женщина.
— А на ленивых воду на том свете возят, — совсем смелею я.
— И то правда, — соглашается женщина.
— Вас как зовут? — спрашиваю мать.
— Ариной кличут.
— Ариной! Мою мать тоже Ариной зовут. Тезки, стало быть. Заехать, что ль, тетка Арина? Мы раненого из больницы повезем.
— Заезжайте!
Арина уходит. Я долго молчу. Андрей уже запряг лошадь.
— Лена, — тихо, чувствуя, как дрожит голос, зову я, но она не откликается. — Лена! — произношу громче.
И она с удивлением смотрит на меня.
— Ну?
— Так, я… ничего. Леной тебя зовут… Хорошо!
13
Как мы ехали и что мне говорил Андрей, — никак не мог потом вспомнить. Все мои мысли, чувства там, возле нее. Сколько ласковых, нежных слов нашлось теперь у меня для нее!.. И чудилось, что я давным–давно ее знаю, что не только люблю ее, но уже глубоко привязан к ней и жить без нее совсем не могу.