Повести
Шрифт:
— Бороду выдерем!
Они долго кричали, они уже готовы были схватить старосту за бороду, избить, но старик Григорий, вначале смутившийся, пришел в себя, стукнул клюшкой, цыкнул на баб. Когда они мало–помалу стихли, он сказал старосте:
— Вот, Ефим, преступник ты перед миром. За мирские деньги проща тебе, за сиротские — прощи нет. Мир, правда?
— Правда! — подтвердил мир.
Староста встал. Лицо его повеселело. Он поклонился сходу и сказал:
— Спасибо!
Обращаясь
— Продам корову, телку — выплачу. Перед миром говорю!
Бабы поверили и совсем утихли, — перед миром говорит.
Я спросил Андрея:
— Что же, опять его оставят?
— Игната Родионова метят, — пояснил Андрей.
Игната Родионова я хорошо знаю. Низкорослый, честный, трудолюбивый мужик и на редкость непьющий. Живет он не плохо, но семья большая: один сын его, Васька–Заяд, убит, другой воюет, третий готовится. Игнат стоял неподалеку от нас и о чем-то говорил с солдатками. Скоро мимо нас прошли два мужика. У них очень веселые лица.
— За самогоном, — ухмыльнулся Андрей.
— Правь сходом, Иван! — крикнули Бусанову. — Давай поскорее.
Мужики заторопились, чтобы скорее окончить сход и выпить. Иван это знал.
— Говорите, кого старостой? — сразу спросил ои.
— Игната! — первым крикнул Андрей, да так громко, что у меня в ушах зазвенело.
— Степана!
— Якова!
Но все больше и больше голосов за Игната. Наконец только и слышалось «Игнат».
— Пойдет ли он?
— Пойдет. С ним говорили.
— Игнат, пойдешь в старосты? — спросил Бусанов.
Приземистый Игнат пробился на середину и наотрез начал было отказываться, но ему не дали договорить, — так принялись на него кричать да ругаться, что он то ли по принуждению, то ли добровольно, но, видимо, согласился, махнул рукой и усмехнулся.
— Теперь писаря! — заторопился Иван Бусанов. — Кого писарем?
— Старый хорош!
— Пущай старый послужит.
— С него тоже надо полведра. Пил вместе.
— У нового старосты не попьет.
Писарю, видимо, не хотелось уходить. Он сидел молча, совсем не волновался. А вот я сразу заволновался, все тело пронизало дрожью.
Все более голосов раздавалось за старого писаря. Вот–вот старик Григорий скажет свое слово, а тогда быть по сему. Но снова, как и в старостином деле, выступили бабы. Первая, — слышу по голосу, но не вижу, — крикнула солдатка Маша:
— На кой он нам, пропойца энтот, нужен! Пропил наши денежки.
— По шее из писарей! — крикнула вторая.
— Прошение и то за так не напишет. Все дай чего-нибудь.
— Пущай сдает бумаги Петру Ивановичу! — крикнул чей-то женский голос.
Вдруг наступила тишина. Я весь напрягся. Я был рад, что меня упомянули. Могли просто–напросто забыть, на ум не пришло бы никому,
— Петьку в писаря! — громче раздался второй женский голос.
— Письма иа фронт солдаткам пишет.
— И прошения. И ничего не берет.
— Ранетый. Чем–ничем надо кормиться.
— На фронте был. Горе наше близко поймет.
И опять над моим ухом звонкий голос:
— Петра Иваныча! Грамотен ши–ибко–о! — Это Андрей заорал.
Мне уже стало стыдно, я готов спрятаться за кого-нибудь, но Иван Бусанов поднял руку и спросил:
:— Сам он тут?
И вот меня чьи-то руки, так же, как старика Григория, начали двигать все вперед и вперед. Наконец я очутился перед жаркой лампой возле стола и чувствую, как пылают мои щеки. Мельком заметил я злые глаза писаря, синее лицо старосты и строгую бороду Ивана Бусанова.
— Согласен в писаря? — спросил Бусанов.
У меня и горло пересохло.
— Как хотите, — проговорил я.
— Счет знаешь?
— Знаю.
— Согласен! — обнародовал за меня Иван Бусанов.
— Почем возьмет? — спросил кто-то.
Иван обратился ко мне:
— Спрашивают, сколько жалованья?
Об этом я совсем не думал и ответил так же тихо, но уже не робко:
— Сколько мир положит.
Иван объявил мои слова. Очень понравилось сходу, что я полагаюсь на их совесть. Кто-то предложил:
— Пущай, как и старый. Пять рублей.
Но тут вновь вступились бабы:
— Тому, черту, и трешницу жалко. А этот анвалид.
— Прибавить ему рубля два.
— Семь рублей в месяц, — сказал Иван Бусанов. — Согласны?
— А он как?
Иван спросил меня, я кивнул головой.
— Согласен!
И в это время я услышал какой-то треск. Взглянул, — брызги чернил на приговоре. Писарь сломал перо.
…Несколько дней мы с Игнатом принимали запутанные дела общества. Помогал нам Иван Бусанов, кропотливо роясь во всякой мелочи. Наконец-то, захватив подмышку все книги и протоколы, я сначала зашел к бабушке Агафье, порадовал ее, а потом домой. Мать, увидев меня с книгами, промолвила:
— Совсем писарь!
Съездили в волость, представились старшине, отдали акт, приговор схода. Тут же на нас навалили кучу дел: сбор податей, недоимок, потребовали списки родившихся в 1898 году. Значит, скоро действительно будет набор. Брат мой, Васька, готовься!
Каждый день начал ходить ко мне народ. Солдатки требовали, чтобы прежний староста выплатил деньги, но Ефим всячески уклонялся. Ему не хотелось продавать ни коровы, ни телки. Зная, чего больше всего боится Ефим, я вполголоса, но решительно заявил ему при встрече.