Повести
Шрифт:
впереди и немцы. Девять бугристых тел в белых, пересыпанных снегом халатах ровно лежали в
разрытой ими снежной канаве.
– Надо слушать, - коротким шепотом заметил Ивановский.
– Сейчас переход. Чтоб мне ни звука!
Старшина промолчал, и лейтенант на четвереньках быстро пополз вперед, обходя бойцов. Он не
видел их лиц, но почти физически ощущал их настороженные, полные ожидания и тревоги взгляды из-
под капюшонов. Все молчали. Обгоняя Шелудяка, который,
Ивановский строго потребовал:
– Изо всех сил! Изо всех сил, Шелудяк! Понял?
Лейтенант выполз в голову своей, теперь уже подтянувшейся пластунской колонны и снова пополз в
самом глубоком снегу на краю кустарника. Одною рукой он волочил по снегу лыжи, другой - автомат;
55
сумка с автоматными дисками сбивалась с бедра под живот, и он то и дело отбрасывал ее за спину. В
снегу он напоролся на какую-то кучу хвороста, который звучно затрещал в ночи; зацепившись за что-то,
порвался маскхалат; застряли в снегу лыжи. Чертыхаясь про себя, лейтенант минуту выпутывался из
этой ловушки, потом взял в сторону, несколько дальше от кустарника. Где-то тут недалеко должен был
повстречаться ручей, впадавший в речушку; от ручья начинался самый опасный отрезок пути в разрыве
немецкой линии.
До ручья, однако, он еще не дополз, когда впереди и совсем близко звучно щелкнуло в воздухе,
засипело, заискрилось, и яркая огненная дуга прочертила по краю неба. Разгоряченный борьбой со
снегом, Ивановский не сразу понял, что это ракета. Несколько не долетев до них, она торжественно
распустилась вверху букетом ослепительно сияющего пламени, и снежная равнина с кустарником
затаилась, замерла, сжалась, залитая ее лихорадочной яркостью. Потом что-то там пошатнулось,
дрогнуло и все ринулось в сторону; по пойме метнулась путаница стремительных теней. Ракета упала на
снег за кустарником и еще несколько секунд сверкала остатками своего холодного пламени.
Ивановский затих, где лежал, почти не дыша, грудь его распирало от нехватки воздуха, возле лица на
ветру крутилась снежная пыль. Лейтенант ждал выстрелов, криков, следующих ракет, но в сгустившейся
темноте ночи стояла прежняя напряженно-зловещая тишина. Тогда он прикрыл на секунду глаза, чтобы
скорее преодолеть ослепление, и снова всмотрелся вперед. Он недоумевал, откуда тут могла появиться
ракета, ведь в том направлении, откуда она взлетела, немцев не должно было быть - там болото,
речушка, кустарник. Туда ведь как раз предстояло ему ползти. Теперь получалось, что тот путь им
закрыт.
Сзади его тронул за сапог Лукашов, но лейтенант не оглянулся
единственным теперь вопросом - заметили или нет? Если заметили, то, наверное, их сегодняшняя
попытка на том и окончена. Если нет, следовало побыстрее убираться с этого злополучного места.
Прошла еще минута, но не было ни выстрелов, ни ракеты, и Ивановский подумал, что, по-видимому,
там сидит высланный на ночь ракетчик, которого разумнее обойти. Лейтенант круто повернул в
кустарник, на четвереньках достиг невысокого берега речки, над которой клонилось несколько черных
кряжистых ольх, и решительно перевалился с берега на ровную поверхность присыпанного снегом льда.
На другом берегу заросли оказались пореже, неширокой полосой они тянулись вдоль берега, а далее
начинался пригорок с деревней и немецким окопом под скособоченным сараем на отшибе.
Сержант Лукашов не отставал ни на шаг, и когда лейтенант остановился в нерешительности, тот
пополз рядом и шепнул в лицо:
– А давайте речкой...
– Тих...
Положение усложнялось. На этой стороне они оказались слишком близко к противнику, пробраться
мимо него было возможно лишь вдоль самого берега. Куда как соблазнительно было податься на
гладкую ровность замерзшей речушки, но она здесь петляла, словно запутанная чертом веревка. «Это
сколько же понадобится времени, чтобы выползать все ее петли?
– уныло подумал Ивановский.
– Опять
же, а если где плохо замерзла?»
Ему показалось, что прошло чересчур много времени, что он непростительно долго провозился в этом
кустарнике и запаздывает уже в самом начале. Вздрогнув от охватившей его тревоги, лейтенант
оглянулся, но сзади уже все перебрались через речушку и ждали, чтобы двинуться дальше. В сером
сумраке ночи поблизости невнятно темнело несколько лиц, остальных и вовсе не было видно, и он с
новой решимостью пополз по снегу.
В этот раз он прополз очень недолго, снова и с того же места вспорхнула ракета, с ней вместе долетел
щелчок выстрела. Лейтенант вжался в снег, изо всех сил вглядываясь в черно-белую путаницу ветвей на
ярко освещенной белизне снега. Нет, ракета пошла в прежнем направлении, на ту сторону поймы, откуда
они ползли. Значит, их все-таки не заметили. Дождавшись, когда ракета сгорела, он с облегчением
дернул лыжную связку и сам, на локтях и коленях, стремительно рванулся вперед. В наступившей глухой
темноте он несколько долгих секунд не видел перед собой ничего, только греб и греб снег и тащил лыжи.