Повести
Шрифт:
возможностях. Тем не менее какой-то поганый червячок виноватости все же шевелился в его душе.
Похоже, все-таки лейтенант недосмотрел в чем-то и в итоге вот не оправдал доверия. Именно это
неоправданное доверие смущало его больше всего. Теперь лейтенант прямо съеживался при мысли, что
из этой его затеи вдруг ничего не выйдет.
Ивановский очень хорошо знал, что значит так вот, за здорово живешь, испохабить хорошее мнение о
себе. Однажды
расположение к себе человека, который был ему дорог. И никакое его раскаяние ровно ничего не
значило.
Незадолго перед тем Игорю исполнилось четырнадцать лет, и он пятый год жил в Кубличах -
небольшом тихом местечке у самой польской границы, где в погранкомендатуре служил ветврачом его
отец. Развлечений в местечке было немного, Игорь ходил в школу, дружил с ребятами, большую часть
времени, однако, пропадая на комендантской конюшне. Лошади были его многолетней, может, самой
большой привязанностью, всепоглощающим увлечением его отрочества. Сколько он перечистил их,
перекупал, на скольких он переездил верхом - в седле и без седел. Года три подряд он не замечал
ничего вокруг, кроме своих лошадей, каждый день после уроков бежал на конюшню и уходил только для
сна, чтобы назавтра к приходу дежурного снова быть там. Пограничники иногда шутили, что Игорь -
бессменный дневальный по конюшне, и он бы с удовольствием стал таковым, если бы не уроки в школе.
На конюшне всегда была масса интересного, начиная от кормежки и водопоя, чистки скребком и
щеткой и кончая торжественным ритуалом выводки с построением, суетой красноармейцев,
придирчивостью большого начальства, носовыми платками проверявшего чистоту конских боков. Было
что-то безмерно увлекательное в выездке, верховой езде, занятиях по вольтижировке, и, конечно же,
совершенно захватывала его рубка лозы на плацу за конюшней, когда вдоль ряда стояков с прутьями во
весь опор скакали кавалеристы, направо и налево срубая клинками кончики лозовых прутьев. А чего
стоила джигитовка самого лихого наездника в отряде знаменитого лейтенанта Хакасова!
Но выводку, рубку, джигитовку он наблюдал со стороны, сам по малости лет в них не участвуя, - его не
пускали в строй и даже ни разу не позволили проехаться с шашкой. Другое дело - купание. На луговом
бережку озера, у песчаной отмели, стояла старая изгрызенная коновязь, и почти каждый горячий
полдень к ней приводили потных, истомленных, рвущихся в воду лошадей. Начиналось купание, и тут уж
Игорь
Обычно он приезжал на Милке - молодой рыжей кобыле с тонконогим играстым жеребенком. Милка
была закреплена за командиром отделения Митяевым, с которым у Игоря сложились какие-то
совершенно особые, может, даже необычные между пацаном и взрослым человеком отношения. Этот
Митяев хотя и служил срочную, но в отличие от других двадцатилетних бойцов-пограничников казался
Игорю почти стариком, с изрезанным морщинами лицом, тяжелой походкой и медлительностью пожилого
деревенского дядьки. Родом Митяев был из Сибири, дома у него остались взрослые дочки, и он давным-
давно должен был бы призваться да и отслужить свою службу, если бы не какая-то путаница в
документах, утверждавших, что Митяеву всего двадцать два года. Как это получилось, не мог объяснить
и сам Митяев, который только ругал какого-то пьяного дьячка в церкви, по чьей милости ему
приходилось служить с теми, кто годился ему в зятья.
Лошади для Митяева не были в новинку, наверно, за свой век он перевидел их множество и охотно
доверял свою Милку расторопному сыну ветеринара. Игорь кормил ее, чистил, мыл и выгуливал, в то
время как Митяев учил да похваливал, а то и просто, потягивая свою цигарку, отдыхал в курилке.
Случалось, что он заступался за своего помощника перед его отцом, когда тот пробирал сына за
длительное отсутствие, из-за чего, разумеется, не могли не страдать уроки. Отношения у него с
Митяевым, в общем, сложились такие, что лучших не пожелаешь, и отец не раз говорил, что этот
сибиряк, наверно, заменит ему родителя. Игорь не возражал, он считал, что Митяев в самом деле лучше
отца, не жившего с матерью, любившего выпить и вовсе не баловавшего вниманием своего самопаса-
сына.
Однажды обычная возня с лошадьми на озере была нарушена небольшим событием - в купальню
привезли лодку. Привез ее на пароконной повозке старшина Белуш, он же опробовал ее на воде и
сказал, что лодка принадлежит самому коменданту Зарубину и что никто не смеет притронуться к ней
пальцем. Чтобы гарантировать ее сохранность, Белуш пристроил цепь и примкнул лодку к стояку
коновязи. Неизвестно по какой причине лодка почти все лето пролежала на берегу. Зарубин ею не
пользовался, и местечковые мальчишки сгорали от такого понятного в их возрасте желания поплавать на