Повести
Шрифт:
— Вот трепло! А? Ведь, я всё принял за чистую монету, поверил. Сижу и думаю, надо же, биологи до комаров добрались!
12
Председатель артели отдал распоряжение срочно выехать вездеходом на реку Желтую и в устье ключа Забытый подготовить вертолётную площадку, отметив её флагом на дереве.
— Влас Николаевич, — поинтересовался Ковалёв, — участок там развернём?
— Да. Присмотри сухое место под поселок, попутно набери пяток бочек брусники. Действуй! Бруснику отправишь на склад артели.
Семён
— Деловой мужик! — подивился Лукьян. — Думаешь, он для себя просит бруснику? Не-е, в окрестностях города неурожай в этом году. Весной разошлёт брусничку по участкам, вот тебе и витамины. Хватка у Деда хозяйская, выгоды для артели не упустит.
— Где я её столько наберу? — сокрушался начальник участка. — Бригаду надо создавать. А где люди? Шурфовку останавливать не стану.
— Приказы у старателей не обсуждаются, — назидательно припомнил Лукьян. — Садись на вездеход, погрузи у столовой бочки, возьми трех умельцев с собой из тех, кого на отдых направлять собирались, и кати в тайгу! Я за тебя останусь на недельку. Наскребёте, такого быть не может, чтобы всю морозом выбило при цветении. Ищите по долинам речек, где туманы держались ночами, там должна сохраниться.
— А если не найдём?
— Найдёте. Дед пустых распоряжений не даёт, знать, уверен он, что есть ягода в наших местах. Антона Длинного возьми, он заядлый рыбак, кормить вас будет ухой, электрослесаря Максимыча, он вам любую деталь напильником сделает, если вездеход сломается.
— Длинного брать не буду.
— Почему?
— Пусть готовит резервный землесос.
— Возьми-возьми! Озлоблён парень на жизнь, пусть развеется. Жаловался мне, что ты его жлобом обозвал и выгнал. Помиритесь в дороге, поговорите.
Электрослесарь Максимыч сделал пять совков для сбора ягоды. Запаслись деревянными бочками, продуктами на неделю и рано утром выехали. Лукьян настоял, чтобы взяли запас солярки и дизмасла, всякое может случиться в тайге.
Вездеход ревел, забираясь на перевал к Платоновскому ручью. Ковалёв сидел в кабине с Максимычем. Фанфурин прыгал за рычагами и неустанно трепался. В кузове, поверх бочек, укрытых старыми матрасами, растянулись Антон, шофёр Носов и молодой слесарь.
Максимыча все уважали за преклонные годы и умение делать всё, на что способен хороший рабочий. Ремонтирует он маслонасосы, генераторы, турбонатдувы, сам точит на токарном станке; на слух определяет любую поломку в бульдозере. Сам выковывает, обрабатывает и закаливает нужную запчасть.
Помнится, в День Победы Максимыча освободили от работы. Надел он парадный костюм, галстук, позванивал орденами и медалями на пиджаке. Ходил весь день по участку, как генерал.
Не для похвальбы надел награды, радовался старый партизан Дню Победы. Воевал он в соединении Фёдорова и любил вспоминать боевые годы.
Кроме него и Фанфурина, на участке был еще один пожилой мужчина. Возил Ковалёва на старенькой машине нервный, разболтанный шофёр по фамилии Носов. Редко встретишь в жизни равного брехуна.
В поездках
Врал талантливо и нескромно. Таращил глаза, бросал на полной скорости руль и показывал, как в рукопашной душил немца. Выходец из одесских блатных, он так и носил всю жизнь кепчонку набекрень, не расставаясь с папироской во рту. Кто знает, когда он спал.
То в барак залетит, то выскочит из столовой, то в одних трусах и фуфайке бежит рысью из бани, на ходу размахивая руками и пугая греющихся на солнце поросят. Невзлюбил Носов Максимыча.
И придирался он к тихому человеку, всё норовил высмеять. Когда терпение электрослесаря лопнуло, тот поинтересовался при всем честном народе:
— На каком фронте воевал, товарищ бывалый? Вроде бы и простой вопрос, да не смог шофёр толком ответить на него. Осерчал он, разорался на всю столовую.
— И не стыдно врать на старости лет? — не унимался Максимыч. — Ты же проговорился ребятам, что всю войну просидел за вооружённый бандитизм. У тебя, как под хвостом у козы, всё видно. Мечешься, словно угорелый, только бы удивить кого-нибудь. Брешешь, как Би-би-си. Давно никто тебе не верит.
Кто-то за столом мигом подхватил, и приклеилась к трепачу кличка — Бибиси.
Ничего не оставалось шоферу делать, кроме как пнуть хряка Ваську под зад за порогом да в сердцах выматериться. Но горбатого и впрямь только могила исправит. Позлился часок — и вновь за своё. Мелет языком, как ни в чём не бывало. А Максимыча ещё больше невзлюбил.
Моросит с лиственниц жёлтая хвоя. После первых заморозков готовится лес к подступающей зиме, очищается, светлеет. Небо голубое, нежное. Покорно ложатся под гусеницы разноцветные кусты, забивая радиатор палым листом.
В кабине жарко, щиплет глаза горклый смрад дизеля, качают пассажиров подвернувшиеся под траки лесины и камни. Арго бежит впереди медленно ползущего вездехода. Носов поёт в кузове:
Дож-ж-дик капал на р-рыло
И на ду-у-уло нагана-а…
По Платоновскому ключу выехали на водораздел и добрались по едва приметной дороге когда-то работавших здесь геологов в ручей Варя. Кто назвал этот буйный ключ? Кто впервые написал на карте женское имя?
Варя… Повеяло чем-то нежным, словно встретили здесь, среди непролазной тайги, прекрасную женщину, чистую, как вода среди камней, забытую людьми среди холодных сопок.
Редко кто в наше время называет этим именем своих дочерей. Несправедливо. Вы только вслушайтесь, повторите шепотом — Варя… И увидите перед глазами обаятельный женский образ.
Они спускались по Варе, гусеницы высекали искры на её камнях и рвали нетронутый мох.
Через устье выехали на Большой Орондокит. Река была забита розовыми валунами. Петляла между обширных галечных кос, обнимала протоками еловые острова. На перекатах стоял гул, слышался плеск волны и свист вылетающих к людям беспокойных куликов-перевозчиков.