Повести

Сенковский Осип Иванович

Между тем и партия Чухонок также беспрестанно получала новые и важные подкрепления. Случались уже между ними такие, которые по-русски говорили очень чисто и бранились но хуже тех, кои «знают Русь и которых Русь знает». Мы ссорились с ними ужасно, пока хозяин не примирил нас палкою.

Народонаселение нашей библиотеки возрастало неимоверным образом: не проходило дня, чтоб какая-нибудь новая книга не поступала в наше сословие. Но настоящая вьюга печатной бумаги подула на нас только с 1827 года. Прежде мы все были знакомы между собою; теперь в нашей зале завелся подлинно книжный раут [59] : книги приходят, выходят, толпятся, толкают друг друга, появляются и исчезают навсегда прежде, нежели успеешь узнать их фамилию.

59

Раут — торжественный званый вечер, прием.

Все благомыслящие русские книги должны, без сомнения, восхищаться столь блистательным возвышением числа, могущества и славы своего рода: я тоже восхищаюсь им от чистого сердца: но не могу сказать, чтоб была совершенно довольна нынешним моим положением в библиотеке. Я попала в дурное общество. Прежние наши

гостьи, вновь выходившие русские книги, были вообще особы хорошего тона и строгих правил: все толковали о нравственности, о приличиях, о висте, о пунше, о прекрасном, о трех единствах — ну, словом, о делах важных; теперь, большею частию, приходят к нам Цыганы, воры, игроки, черти, колдуны, ведьмы, каторжные и непотребные женщины. О времена! О словесность!.. И вся эта сволочь так и садится на первые места, рассуждает, кричит, поет застольные песни, ругает свет и нас, старые книги, называет башлыками!.. Я прихожу в отчаяние. Представьте себе, что со мною случилось! При перевозке нас от Синего моста на новую квартиру меня как-то поставили между двумя, вовсе незнакомыми книгами. Они были новы, в отличных обертках но последней моде, и я сначала совестилась спросить у них об их чине. Но при первом разговоре они сами объявили мне, что одна из них Разбойник, а другая Наложница [60] . Прошу покорно вообразить мой стыд, ужас, негодование!.. Я, честная книга, Сатира, памятник времен Петра Великого, дщерь чада духовного звании, и должна стоять между разбойником и наложницею!!. О, это уж слишком!!! Я просила почтенных моих соседок оставить меня в покое и избрать себе место где-нибудь подальше; но эти наглянки отвечали мне, что я глупа, стара, забыта всем светом; что они в большой моде, бывают у княгинь и у графинь и везде хорошо приняты; что я должна молчать, не то они отделают меня по-своему в союзных с ними газетах. Я вздохнула и замолчала. Между тем подошел к моему шкафу один из приказчиков. Как бы мне воспользоваться этим случаем?.. Он на меня не смотрит и не знает моих мучений... Счастливая мысль! надобно тронуть его сердце! я знаю путь к сердцу человеческому... я свалилась с полки прямо на нос приказчику и упала у его ног на землю. Иван Яковлевич испугался, закрыл себе лицо обеими руками: слезы полились у него из глаз!.. Он долго не понимал, что с ним сделалось; наконец, увидел меня на полу, поднял, оправил, обдул пыль и поставил на полку, но уже в другом месте. Теперь живу я в гораздо лучшем общество. Возле, меня, по правую сторону, стоит Речь, торжественно произнесенная в Мещанской лет десять тому назад для поучения учащегося юношества; по левую обретаются какие-то весьма важные Дорожные Записки, «посвященные почтеннейшему и нежнейшему полу». С торжественною Речью я мало знакома и неохотно братаюсь, потому что она — в шутку ли или серьезно? — всякий раз доказывает мне, что не надобно ничему учиться, хвастая тем, что она была даже напечатана в Журнале Д. Н. П.; но с Дорожными Записками мы большие приятельницы: они в восхищении от моего старинного слога, начиненного славянскими речениями; я опять слушаю с удовольствием рассказы их о том, как они брились на всяком ночлеге при двух восковых свечах и какие прелестные ручки случалось им видеть у малороссийских кухарок, с коими они... Это очень любопытно!..

60

«Наложница» — поэма К. А. Боратынского (1831).

Но как бы то ни было, несмотря даже на дурное общество, жизнь книг в библиотеке для чтения вообще чрезвычайно весела и приятна. Вы видите нас безмолвно стоящими на полках и думаете, что мы лишены всякого чувства и понятия?.. Ничего не бывало! У нас столько же ума, те же склонности и страсти, кик и у наших сочинителей. Мы стоим смирно, как гробовые камни, только о присутствии людей, но когда все уйдут, как скоро потушат кенкеты, у нас тотчас начинается шум, крик, суматоха — настоящая республика. Мы говорим все вместе; поем, пляшем, прыгаем с полки на полку, делаем визиты и сплетни, пересмеиваем сочинителей, пересмеиваем читателей, пересмеиваем всех и друг друга, несем вздор и рассуждаем, злословим и хохочем. Старые Риторики спорят до слез с молодыми Предисловиями о классицизме и романтизме, о преимуществах сора греческого пред грязью французскою. Романы прошлого века вздыхают и плачут; Романы нашего века зевают и кусаются; Поэмы парят под потолком, падают и дерутся с своими Рецензиями; Алгебры бранятся с Снотолкователями, Законы противоречат одни другому, Истории врут без памяти, Психологии морочат, Руководства надувают, Грамматики скоблят русский язык ножами, как кожевники шкуру; Логики беснуются, Лечебники важно советуют им всем пустить себе кровь и принять слабительное. На середине залы составляются иногда книжные танцы: «Степенная Книга» с «Ядром Российской Истории» открывают бал, за ними тотчас пускаются «Дворянин-Философ» с прекрасною «Телемахидою», «Хаджи-Баба» с «Дочерью Купца Желобова» и многие другие пары [61] . «Мысли о происхождении миров» вальсируют с «Мыслями о существе Басни», «Словарь Акаемии» пляшет в присядку с «Опытом о Русских Спряжениях», «Музыкальная Грамматика» играет им на волынке, а «Северная Пчела», сидя на полке, рассуждает о музыке. Есть даже проказницы, особенно из воспитанниц романтической школы, которые тихонько слезают с полок, притворяются домовыми и мертвецами и кружат около шкафов, чтоб пугать Физики, Математики и Философии: те хотя на словах и не верят ни в домовых, ни в чертей, но при виде призраков так и прячутся со страха за Собрания Граммат и другие толстые сочинения. Мы, старушки, помираем со смеху и по временам читаем младшим проповедь, стараясь обуздывать наклонность их к шалостям. Но лишь только заскрипят двери или послышится голос приказчиков, мы все мигом разбегаемся по своим местам и стоим чинно, смирно, неподвижно, как девушки в пансионе, когда войдет незнакомый мужчина.

61

«Степенная книга» — составленный в XVI в. свод летописей, в котором события расположены по родословным степеням великих князей; «Ядро российской истории» — книга для юношества А. Я. Хилкова (1770 и след.). «Дворянин-философ» — псевдоним Ф. И. Дмитриева-Мамонова (1727 — 1805), писателя и коллекционера. «Телемахида» — поэма В. К. Тредиаковского (1766); «Хаджи-Баба» — роман Дж. Мориера «Похождения Хаджи-Бабы из Исфагана», переведенный Сенковским (1831); «Дочь купца Желобова» — роман И. Т. Калашникова (1831-1832).

Так проводим мы ночи. Днем мы молчим и делаем свои наблюдения над посетителями,

читателями, покупателями, авторами, журналистами, зеваками — над всем, что делается и говорится в магазине. Замечания свои пересказываем мы друг другу ночью, и они составляют для нас новый, неисчерпаемый источник потехи. Ну, право, есть чем позабавиться!.. Настает утро, жилище наше наполняется народом: толпятся господа и слуги, мужчины и женщины, статские и военные, старые и молодые, грамотные, полуграмотные, безграмотные, с билетами, без билетов, с деньгами и без денег. Раздается общий говор, здание гремит смешанными голосами: вопросы, ответы, требования, рассуждения, остроты и плоскости сыплются на нас перекрестною картечью, прорезывают воздух во всех направлениях, пересекаются, минуются, сталкиваются, отталкиваются, откликаются невпопад; потом сливаются все вместе и образуют в зале густой, неразглядный туман звука.

— Любезнейший, дай мне Свод Законов: мне нужно подцепить законец к моему делу, — Тьфу пропасть!.. какая глупая статья в сегодняшний нумер... — Моя барышня приказала спросить у вас «Гирланду» [62] ... — А я нахожу, что она очень мила... — Вы говорите об этой статье?.. — Извольте, сударь; вот вам «Два Ивана» [63] . — Нет, я смотрю на горничн... — Тотчас, тотчас, сударыня... — Господа, потише!.. — Как же эту «Гирланду» пришить к платью?.. — Она отворачивается!.. — Проказники!.. ха, ха, ха!..

62

«Гирлянда» — альманах словесности, музыки, мод и театров, издававшийся в Петербурге М. А. Бестужевым-Рюминым в 1831 — 1832 гг.

63

«Два Ивана, иди Страсть к тяжбам» — роман В. Т. Нарежного (1825).

— Барин просит отпустить ему Хромоногию. — Что такое?.. Хромоногию?.. Покажи записку. — А, Иван Тимофеевич!.. Вы уже ротмистр? — Да, уже полтора года... — Не Хромоногию, братец, а хронологию!.. — Для нас это все равно. — Что вы здесь поделываете? — Покупаю книги... Есть у вас Диэтика? — Да наша публика... — Еду покупать хомуты. — Все читает!.. Ей лишь бы книги. А мне лишь бы продать свою рукоп... — Вот Диэтика, которую вы спрашивали. — Это о сохранении души?.. А нет ли другой, о сохранении лошадей?.. — Извините, сударыня: все экземпляры «Онегина» разобраны. — Так дайте мне « Угнетенную Невинность» или «Поросенок в мешке» [64] . — Прощайте!..

64

лубочное произведение А. А. Орлова (1790-1840).

— Ну, что? Сколько распродано экземпляров моей книги? — Ни одного, сударь. — Наша публика ничего но читает!.. — Скоро ли выйдет его роман из печати?.. — Еще не написан. — Зачем же публикуют?..

— Так и быть! куплю «Дурацкий Колпак» [65] .

— Нет ли чего-нибудь почувствительнее? Моя хозяйка любит плакать... — Это сочинитель?.. Позвольте мне взглянуть на него; мне никогда не случалось видеть сочинителя. — Таки порядочно напива... — Странная фигура!.. — Надо купить «Коран Виста»: говорят, ученая книга. Как, прекратилось издание?.. Кто ж мне возвратит деньги за эти журналы?.. — «Отгадай, не скажу» или «Любопытные загадки», в Москве и Санкт-Петербург... — Прошу мне дать «Два Плута»!..

65

поэма В. С. Филимонова (ч. 1-5, 1828-1838).

— Вы давно из деревни? — Только вчера приехал и опять уезжаю. — Вот, сударь, ваши книги. — Прикажите свесить их, любезный! Сколько за пуд?.. — Мы книг не продаем пудами. — А у нас на пуды их покупают!..

— Нет ли у вас «Поездки Греча к Булгарину» [66] ?.. — Вы хотите сказать в Германию?.. — А мне какая до того нужда, куда они ездят... лишь бы остро писали!..

— Кто спрашивал «Великолепный Вздор»?

— Я требую «Историю Русского Народа» [67] ...

66

Имеется в виду роман в письмах Н. И. Греча «Поездка в Германию» (ч. 1-2, 1831).

67

Имеется в виду роман в письмах Н. И. Греча «Поездка в Германию» (ч. 1-2, 1831).

— Вот, живешь потихоньку и заехали сюда купить, на всякий случай, «Логику для Дворян» Мочульского. — Да!.. теперь у нас выборы. — Одолжите же мне «Добродетельную Преступницу», для моей жены!.. — А мне — «Искусство брать взятки» [68] ... — Кто это такой?.. — Сбираюсь, сударь, ехать в губернию: благосклонное дворянство избрало меня... — Итак, до свидания!

— Вот, брат, купил для своих детей «Детские Досуги», изданные при помощи литераторов» [69] . Должна быть хорошая книга: ее расхвалили в журналах. Посмотри, как теперь дети здраво рассуждают:

68

книга, написанная Э. П. Перцовым (1830).

69

книга, изданная книгопродавцом И. Олениным, как указано на титульном листе, «при помощи литераторов» (Спб., 1829). Стихи взяты из этого альманаха (анонимная комедия «Сирота»).

Кого ударишь, извинися;

Вперед не бей. —

Напьешься, поскорей проспися;

Вперед не пей, —

Точно, нравственность подвигается. — Не взять ли еще «Похвалу Пуншу»?..

Читали ли им книгу «О счастии дураков»?.. — Почтеннейший, дайте мне статейку для альманаха. — Так что ж, что книга глупа, когда она хорошо продается? — Пожалуйста, дайте статейку!.. — Мне сказывали, батюшка, будто в вашей лавке продается искусство обучать детей грамоте в самоскорейшем времени?.. — Что делать! надул!.. — Он мастер своего дола. — Языка не знают, а переводят! — Извольте; угодно ли «Два Способа обучать детей и взрослых чтению в сорок часов»? — Молчите... донесет!.. В сорок часов, батюшка?.. Это долго. Нет ли такого способа, чтоб обучить их всему в одни сутки?.. Хочется поскорее отдать их в канцелярию. — И это водится в литературе...