Повести
Шрифт:
– Здравствуй!
– говорит мне мальчик, как только мы заходим в землянку,, и, улыбаясь, с неожиданным дружелюбием протягивает руку.
Он выглядит посвежевшим и поздоровевшим, щеки румянятся, Катасонов отряхивает с его полушубочка сенную труху, а Холин заботливо предлагает:
– Может, ляжешь, отдохнешь?
– Да ну! Полдня спал и опять отдыхать?
– Тогда достань нам чего-нибудь интересное, - говорит мне Холин.
– Журнальчик там или еще что… Только с картинками!
Катасонов помогает мальчику раздеться, а я выкладываю на стол несколько номеров «Огонька», «Красноармейца»
Сегодня он неузнаваем: разговорчив, то и дело улыбается, смотрит на меня приветливо и обращается ко мне, как и к Холину и Катасонову, на «ты». И у меня к этому белоголовому мальчишке необычайно теплое чувство. Вспомнив; что у меня есть коробка леденцов, я, достав, открываю ее и ставлю перед ним, наливаю ему в кружку ряженки с шоколадной пенкой, затем подсаживаюсь рядом, и мы вместе смотрим журналы.
Тем временем Холин и Катасонов приносят из машины уже знакомый мне трофейный чемодан, объемистый узел, увязанный в плащ-палатку, два автомата и небольшой фанерный чемодан.
Засунув узел под нары, они усаживаются позади нас и разговаривают. Я слышу, как Холин вполголоса говорит Катасонову обо мне:
– …Ты бы послушал, как шпрехает - как фриц! Я его весной в переводчики вербовал, а он, видишь, уже батальоном командует…
Это было. В свое время Холин и подполковник Грязное, послушав, как я по приказанию комдива опрашивал пленных, уговаривали меня перейти в разведотдел переводчиком. Но я не захотел и ничуть не жалею: на разведывательную работу я пошел бы охотно, но только на оперативную, а не переводчиком.
Катасонов поправляет дрова и тихонько вздыхает:
– Ночь-то уж больно хороша!..
Он и Холин полушепотом разговаривают о предстоящем деле, и я узнаю, что подготавливали они вовсе не поиск. Мне становится ясно, что сегодня ночью Холин и Катасонов должны переправить мальчика через Днепр в тыл к немцам.
Для этого ими привезена малая надувная лодка «штурмовка», однако Катасонов уговаривает Холина взять плоскодонку у меня в батальоне. «Клевые тузики!» - шепчет он.
Вот черти - пронюхали! В батальоне пять рыбачьих плоскодонок - мы их возим с собой уже третий месяц. Причем, чтобы их не забрали в другие батальоны, где всего по одной лодке, я приказал маскировать их тщательно, на марше прятать под сено и в отчетности об имеющихся подсобных переправочных средствах указываю всего две лодки, а не пять.
Мальчик грызет леденцы и смотрит журналы. К разговору Холина и Катасонова он не прислушивается.
Просмотрев журналы, он откладывает один, где напечатан рассказ о разведчиках, и говорит мне:
– Вот это я прочту. Слушай, а патефона у тебя нет?
– Есть, но сломана пружина.
– Бедненько живешь, - замечает он и вдруг спрашивает: - А ушами ты можешь двигать?
– Ушами?.. Нет, не могу, - улыбаюсь я.
– А что?
– А Холин может!
– не без торжества сообщает он и оборачивается: - Холин, ну-ка покажи - ушами!
– Всегда - пожалуйста!
– Холин с готовностью подскакивает и, став перед нами, шевелит ушными раковинами; лицо его при этом остается совершенно неподвижным.
Мальчик, довольный, торжествующе смотрит на меня.
–
– А вы меня с собой возьмете?
– неожиданно для самого себя спрашиваю я.
– Куда с собой?
– На тот берег.
– Видали, - кивает на меня Холин, - охотничек! А зачем тебе на тот берег?..
– И, смерив меня взглядом, словно оценивая, он спрашивает: - Ты плавать-то хоть умеешь?
– Как-нибудь! И гребу и плаваю.
– А плаваешь как - сверху вниз? по вертикали?
– с самым серьезным видом интересуется Холин.
– Да уж, думаю, во всяком случае, не хуже тебя!
– Конкретнее. Днепр переплывешь?
– Раз пять, - говорю я. И это правда, если учесть, что я имею в виду плавание налегке в летнее время.
– Свободно раз пять, туда и обратно!
– Силе-ен мужик!
– неожиданно хохочет Холин, и они втроем смеются. Вернее, смеются Холин и мальчик, а Катасонов застенчиво улыбается.
Вдруг, сделавшись серьезным, Холин спрашивает:
– А ружьишком ты не балуешься?
– Иди ты!..
– раздражаюсь я, знакомый с подвохом подобного вопроса.
– Вот видите, - указывает на меня Холин, - завелся с пол-оборота! Никакой выдержки. Нервишки-то явно тряпичные, а просится на тот берег. Нет, парень, с тобой лучше не связываться!
– Тогда я лодку не дам.
– Ну, лодку-то мы и сами возьмем - что у нас, рук нет? А случ-чего позвоню комдиву, так ты ее на своем горбу к реке припрешь!
– Да будет вам, - вступается мальчик примиряюще.
– Он и так даст. Ведь дашь?
– заглядывая мне в глаза, спрашивает он.
– Да уж придется, - натянуто улыбаясь, говорю я.
– Так идем посмотрим!
– берет меня за рукав Холин.
– А ты здесь побудь, - говорит он мальчику.
– Только не возись, а отдыхай.
Катасонов, поставив на табурет фанерный чемоданчик, открывает его - там различные инструменты, банки с чем-то, тряпки, пакля, бинты. Перед тем как надеть ватник, я пристегиваю к ремню финку с наборной рукоятью.
– Ух и нож!
– восхищенно восклицает мальчик, и глаза у него загораются.
– Покажи!
Я протягиваю ему нож; повертев его в руках, он просит:
– Слушай, отдай его мне!
– Я бы тебе отдал, но понимаешь… это подарок.
Я его не обманываю. Этот нож - подарок и память о моем лучшем друге Котьке Холодове. С третьего класса мы сидели с Котькой на одной парте, вместе ушли в армию, вместе были в училище и воевали в одной дивизии, а позже в одном полку.
…На рассвете того сентябрьского дня я находился в окопе на берегу Десны. Я видел, как Котька со своей ротой - первым в нашей дивизии - начал переправляться на правый берег. Связанные из бревен, жердей и бочек плотики миновали уже середину реки, когда немцы обрушились на переправу огнем артиллерии и минометов. И тут же белый фонтан воды взлетел над Котькиным плотиком… Что было там дальше, я не видел - трубка в руке телефониста прохрипела: «Гальцев, вперед!..» И я, а за мной вся рота - сто с лишним человек, - прыгнув через бруствер, бросились к воде, к точно таким же плотикам… Через полчаса мы уже вели рукопашный бой на правом берегу…