Повести
Шрифт:
— Давай! — хриплым голосом крикнул мастер.
Электрик, облизнув губы и вдохнув побольше воздуха, всей ладонью надавил на самую большую кнопку. И тотчас же взревел громадный ребристый мотор, окрашенный в салатный цвет. Набирая обороты, он начал разгонять невидимый, заключенный в чугунную головку ротор — это строго сбалансированное колесо, на котором закреплена плица.
Геннадий, стоя вверху на виадуке, запустил совковую лопату в железный бункер и сыпанул на конвейер первую порцию формовочной земли.
Черная
Геннадий кидал теперь землю не останавливаясь, и она вылетала из головки, как из брандспойта, с силой била в деревянный ящик, установленный под машиной, покрывала дно ящика равномерным плотным слоем.
Андрюха поеживался от томительно–радостного озноба. Сотни и сотни деталей и деталюшек: валы, втулки, кольца, подшипники, кронштейны, зубчатки, рычаги, фермы — все это собрано в единую махину, и вот… она в движении, она уже работает, из нее хлещет черная струя земли и утрамбовывается на дне широкого ящика.
Андрюха смотрел на машину, на разумную согласованность ее движений и гордился ее сложностью, ее назначением. Эта машина сама будет рождать машины…
Андрюха почти влюбленно смотрел на машину. Сколько клочков своей кожи оставил он на ее острых углах! Всю ее изъездил, вытер своими штанами; почти каждой ее части касались его руки; на нее катился пот с его лба. И вот она, лапушка, оживает, наполняется смыслом, полезностью…
Обороты ротора все нарастали, нарастали, приближаясь к пределу; черная струя уже хлестала из головки с такой силой, что отдельные песчинки, задевая за края чугунного сопла, высекали искры. У Андрюхи при виде этого покалывало в кончиках пальцев.
Когда же предел — полторы тысячи оборотов в минуту — наступил, из сопла вместе с землей вылетело что–то, мелькнуло. Плица? Как пушечное ядро, грохнула чугунная плица в дно ящика, раскололась, брызги–осколки разлетелись в разные стороны. Один из них, обдав визгом и вихрем, пронесся у самой Андрюхиной головы и саданул в окно. Посыпалось стекло. И в следующий момент Андрюха увидел, как сначала тележку, потом мост, потом всю машину забило мелкой, все увеличивающейся дрожью.
«Дисбаланс!» — холодея подумал Андрюха.
Сейчас порвутся резьбовые соединения, расползутся сварные швы, изогнутся, искорежатся стальные фермы!..
Тележку, мост, виадук, всю машину — трясло; машина будто сошла с ума.
И все словно сошли с ума.
Окаменели.
Мастер стоял белый, без кровинки в лице.
У Андрюхи на затылке шевелились волосы.
— Выключа–а–ай! — заорал он во все горло и в два прыжка очутился возле остолбеневшего электрика.
Электрик
Грохот начал стихать.
А когда в машине перестала дрожать последняя стальная ферма, когда наступила необычная, можно сказать, космическая тишина, когда пришло осознание того, что все остались живы, что и машина–то, в общем, не развалилась, ставь новую плицу и… вот тогда они переглянулись, и ими овладела нервная изнуряющая веселость…
Не слушая друг друга, взахлеб принялись рассказывать один другому, как брызнули чугунные осколки, как зазвенело стекло, как затрясло машину, как Андрюха–практикант, будто тигра, бросился выключать.
И смеялись, смеялись, смеялись. Оттого, видно, что машину–то могло разнести в куски, что осколком–то могло и по голове… Очень даже просто могло. Но вот пронесло — все живы, у всех все цело. И бригада изнемогала от смеха… Сочно, заразительно хохотал мордастый Пашка, беззвучно вздрагивал плечами Шура Панкратов, басом грохотал Багратион; обливался слезами вконец ослабший Сеня.
Глядя на них, «заржал» и Андрюха.
— Прекратите!! — страшным голосом вдруг крикнул мертвенно бледный мастер. И выругался матом.
А когда все умолкли, он жестким голосом спросил:
— Кто закреплял плицу на роторе?
Все молчали.
— Ты? — мастер впился глазами в распаренную физиономию Сени–школьника.
— Не я, честное слово, не я! — испуганно забормотал Сеня.
— Ты? — мастер повернулся к Шуре Панкратову.
— Пошел ты!.. — Панкратов махнул рукой и отвернулся с видом оскорбленного человека.
— Ты?
Пашка не успел ничего сказать, так как с виадука спустился Геннадий, о котором все забыли.
— Кажется, я закреплял плицу, — напряженно сказал Геннадий. — Затмение какое–то… Никаких подробностей не помню. Затянул или не затянул продольный винт…
Мастер с минуту ошеломленно глядел на Геннадия, потом плюнул и понуро поплелся к своей конторке.
Отмывая в душе лицо и руки горячей водой с мылом, Андрюха лихорадочно соображал — что же случилось? Почему сорвало плицу? Ошибка в расчетах? Геннадий не закрепил как следует? Трудно поверить и в то и в другое…
Прикидывал в уме, какой же величины должна быть сила, чтобы начисто срезать резьбу на болтах…
Думал о мастере — каково ему–то сейчас?..
Мастер сидел в своей конторке у столика, зажав голову в ладонях. Услышав скрип железной двери, оглянулся, с минуту смотрел на Андрюху, как бы не видя его, потом произнес:
— A-а, это ты…
Андрюха присел к столу.
— Ну что… студент, — думая о чем–то своем, рассеянно спросил мастер. — Из–за чего, полагаешь, сорвало плицу?
— Из–за чего… Трудно сейчас сказать определенно. Скорее всего, не закрепил Геннадий, не заклинил, вот и…