Поводырь - 4
Шрифт:
– Урядник!
– крикнул я в сторону входной двери. И когда убедился, что Колоткин меня услышит, приказал:
– Двоих сюда. Пусть следят, чтоб этот... сударь, ни к чему не прикасался.
– Да как вы смеете?!
– хороши все-таки у Фитюшина голос. Сильный. Если легкую хрипотцу убрать, так хоть сейчас на оперную сцену.
– Какова установленная главной конторой норма выработки?
– коварно поинтересовался я.
– И где хранятся высылаемые на жалование артельщикам деньги? Сэкономленные на бревнах средства вы, господин Фитюшин,
Дальше было не интересно. Узкоплечий, головастый, как-то подозрительно легко сдавшийся и тут же смирившийся с неизбежным, бывший начальник покорно, как зачарованный, рассказал все. И пока мы с Фрезе-младшим и урядником выслушивали эту исповедь, я снова, который уже раз удивлялся тому, как сейчас все в моей Сибири оказывается тесно переплелось.
Анастасий Борисович был женат на родной сестре Каинского окружного начальника, Фортуната Дементьевича Борткевича. Это того, с которым старого судью Нестеровского все мир не брал. Власть они, понимаешь, в Каинске делили. А тут я, рыцарь, блин, на белом коне. Петра Даниловича поддержал, да еще городничего, ставленника Борткевича, на другого, лояльного нам с Нестеровским, сменил.
Другой бы, кто духом послабее, смирился бы. Новая метла, и все такое. Но Фортунат Дементьевич не из таких. У него родни - чуть ли не в каждом городе от Тюмени до Красноярска. Этот решил бороться.
И тут же выяснил, что новым, молодым и энергичным губернатором множество людей недовольно. И главный среди них, самый старший по чину - горный начальник Алтайского округа - Александр Ермолаевич Фрезе.
К чести Петра, кстати сказать, когда речь зашла о его отце, Томский горный исправник отчаянно покраснел.
Так вот. Пока я занят был своими, сугубо административными делами, пока путешествовал по Чуйской степи, Фрезе-старший меня просто недолюбливал. Я его не трогал, и он задевать меня опасался. Но надо же такому случиться, что практически на пустом месте, этот наглый выскочка - это про меня, если что - вторгается в вотчину горных инженеров. Те, едрешкин корень, ежегодно экспедиции по поиску новых месторождений из бюджета АГО финансируют, и ничего путнего за последние двадцать лет не нашли. А я, не тратя ни копейки, устраиваю аукцион и продаю концессии на двести тысяч! Двенадцать, а учитывая Судженские угольные и Ампалыкские железорудные - четырнадцать месторождений!
Тут из столицы начинают интересоваться - какого, спрашивается, хрена вы там, горные маги и волшебники, делаете, если богатства Сибири какая-то гражданская штафирка вместо вас ищет? И, главное - находит! На что деньги, Его Императорского Величества тратятся?! И не слишком ли стали хорошо и богато жить горные инженеры?
Конечно, я, затевая аукцион, о таком эффекте не задумывался. Но, слушая Фитюшина, поймал себя на мысли, что рад такому обороту. Давно было пора... встряхнуть обнаглевшую от безнаказанности горную вольницу.
В общем, горный начальник, думается - не без участия своей супруги,
А, дабы прикрыть себя от возможных обвинений, Александр Ермолаевич не придумал ничего лучшего, как назначить собственного младшего сына Томским горным исправником.
И что же? Матерый интриган Нестерович знать не знал, и ведать не ведал, что Фитюшин родственник Борткевича? А если знал - то почему поверил в его честность? Но и тут простое объяснение нашлось. Каинский окружной начальник сам, лично, за Анастасия Борисовича просил. Говорил, мол, раз Петр Данилович службу государеву оставляет, так нельзя врагами оставаться. Мир, дескать, нужен...
Чеки и нарушения в технике безопасности - это и есть "работа" засланного "казачка". Рассудили они, что после пары аварий на шахтах, да жизни впроголодь, народишко из Судженки разбежится. Уголь некому копать будет. А нет угля - нет прибыли, и старый судья сам товарищество наше с ним банкротом объявит.
Расчет был дьявольски, или точнее - снайперски - точен. Несколько таких ударов исподтишка и моя репутация оказалась бы безвозвратно разрушена. Никто больше в губернии не стал бы вести со мной сколько-нибудь серьезных дел. За исключением Гинтара, надеюсь.
При этом сам генерал-майор Фрезе ничем не рисковал. Никаких сношений с "агентами" он не вел. Выплаты вознаграждений проводились через Борткевича, получающего деньги от доверенных людей наличными. И решись я обвинить Александра Ермолаевича в подрывной деятельности, никаких доказательств, кроме свидетельства уличенного в воровстве Фитюшина, у меня бы не было. Мое слово, против слова Фрезе - и не более того. Даже при условии, что высокие столичные покровители, в силу какой-то политической необходимости, решили бы мне поверить, выглядело бы это в глазах света не иначе, как склоками базарных торговок.
Поэтому, я придушил в зародыше вспыхнувшее было желание раздавить, уничтожить Анастасия Борисовича в назидание остальным саботажникам, и стал думать, каким образом не только вывернуться из расставленных силков, но и пользу поиметь.
И ведь, во многом благодаря Герману, придумал. Кнут и пряник. Банально, но эффективно. Судженский начальник много плохого успел натворить, и, будучи пойманным, впредь будет по-настоящему бояться оступиться. Об этом я позаботился в первую очередь, заставив Фитюшина собственноручно написать чистосердечное признание. Естественно без упоминаний священной особы горного начальника.