Поводыри на распутье

Панов Вадим Юрьевич

– Макс, не сочти, что мы тебя упрекаем, – нехотя пробормотал Холодов, принимаясь за очередную чашку кофе, – или сомневаемся в твоей компетентности, но… – президент «Науком» покачал головой, – аравийские события вызвали слишком большой резонанс. Тебя ждут неприятности.

– Я знаю, – спокойно ответил Мертвый.

Он единственный отказался от чая, кофе или вина. Сидел в кресле, похожий на нахохлившуюся птицу, и односложно отвечал на вопросы друзей. Не оставалось сомнений в том, что настроение у директора московского филиала СБА

самое что ни на есть паршивое. Впрочем, как и у Холодова со Старовичем.

– Вечером мне звонили главы почти всех представительств, – продолжил президент «Науком». – Верхолазы беспокоятся.

– Меня обвиняли?

– Открыто – нет. Но намекали, что ты не справляешься.

– Это Моратти, – усмехнулся Кауфман. – Хорошо, что ему не пришло в голову обвинить меня в организации беспорядков.

– Только не говори, что это твоих рук дело, – пробормотал Старович.

– Не скажу даже вам, – отрезал Мертвый. – Мне еще надо отмыться от обвинений в некомпетентности.

– То есть ты на самом деле проспал Аравию?

– С некоторой точки зрения да. – Заметив, как вытянулись лица друзей, Кауфман вздохнул и развил свою мысль: – Я предполагал, что Моратти попытается скомпрометировать меня, доказать, что я не соответствую занимаемой должности. Если все верхолазы потребуют моей крови, даже ваша защита не спасет – придется уходить. Разумеется, директором станет наш человек, но Моратти затянет процесс его вступления в должность, наводнит филиал комиссиями, и его люди успеют обнюхать каждый отдел, каждого сотрудника, выведать все наши секреты. А если не выведать, то как следует подпортить нам жизнь. Моратти понял, что не контролирует московский филиал, и пошел ва-банк.

– Ты знал, что в Анклаве работают провокаторы?

– Предполагал.

– И не мешал им?

– Я их искал…

– Но недостаточно активно, – продемонстрировал проницательность Холодов. – Ведь так?

– Так, – кивнул Кауфман.

– Но почему? – искренне изумился Старович.

Финансовый директор, привыкший к продуманным и надежным схемам, не мог понять, что заставило Мертвого вести себя столь неосмотрительно.

– Потому что до определенного момента их действия меня устраивали, – довольно жестко произнес Кауфман.

– Что значит «устраивали»? Мы говорим о беспорядках! О бунте! Это плохо со всех точек зрения.

– С моей точки зрения все, о чем ты говоришь, вполне нормально.

– Макс, ты совсем свихнулся?

Ни один человек в мире, исключая Старовича и Холодова, не посмел бы говорить с Мертвым подобным тоном и использовать подобные выражения. Мстительность Кауфмана давно вошла в поговорку, а уж такие слова он мог расценить как высочайшее оскорбление. Однако финансовому директору «Науком» дозволялось многое.

– Гена, – устало проронил Мертвый, – твои дети сейчас в Аравии?

– Нет.

– Там горят твои дома? Твои мобили?

– Нет.

– В таком случае расслабься и не пытайся

судить о вещах, которых не понимаешь.

– Макс, думаю, ты должен объяснить Гене свои мотивы, – примирительным тоном произнес Холодов. – Ты же видишь, что он нервничает.

И отхлебнул кофе.

– Хорошо, – вздохнул Мертвый и демонстративно взглянул на золотые наручные часы.

Кауфман, единственный из присутствующих, не был подключен к сети, не вживил себе «балалайку», а потому был вынужден пользоваться суррогатами: часами, коммуникатором.

– Если тебя свалят, у нас возникнут серьезные проблемы, – пробурчал Старович.

Ему было немного стыдно за проявленную несдержанность.

– Любой Анклав – это пороховая бочка, – негромко начал Кауфман. – Подавляющая масса жителей мечтает ворваться в зону корпораций и разграбить ее. Там чистая вода и чистая еда, роскошные женщины и большие деньги. Там, в корпоративных зонах, в представлении большинства жителей Анклава, течет настоящая жизнь. И они, не задумываясь, убьют за нее. Убьют ради шанса войти в элиту.

– Но это невозможно!

– История знает немало примеров удачных революций. Восставшая чернь сносила правящую элиту и формировала новую власть. Разумеется, собственно чернь использовалась в качестве пушечного мяса и после кровавого пира возвращалась в исходное состояние…

– Вот именно! Неужели они не понимают, что дорогу наверх следует прокладывать способностями и талантом, а не трупами? – Старович помолчал, подумал и сам себя поправил: – Не только трупами.

– Гена, ты действительно думаешь, что все люди на Земле такие же умные, как ты?

– А во время беспорядков вообще никто не думает, – подал голос Холодов. – Некогда. Надо убивать.

– Мы не можем предотвратить бунты – недовольство своим положением естественно, – продолжил Мертвый. – Но мы можем управлять ситуацией, стравливать людей между собой. Аравию с Кришной. Урус с Шанхайчиком. В результате нападения на корпоративные территории происходят значительно реже, чем должны бы.

– Но при этом гораздо ожесточеннее, – заметил Холодов.

– Что дает нам право использовать при подавлении бунта любые средства, – с улыбкой закончил Кауфман. – А это, в свою очередь, приводит к уменьшению потерь среди безов.

– Жестоко, – после короткой паузы пробормотал Старович.

Главный казначей оружейной корпорации не страдал наивностью. Умный, циничный, блестящий профессионал, действиями которого восхищались лучшие финансисты мира, он был достаточно жесток, но в своей области. В битвах котировок и сражениях долгосрочных обязательств ему не находилось равных, на этих полях Старович считался Александром Великим, гениальным завоевателем, не знающим жалости к побежденным. Однако в вопросах настоящей войны Геннадий не был силен. Нельзя сказать, что высказывания Мертвого стали для Старовича откровением, но впечатление они произвели.