Поворот ключа
Шрифт:
– Может, лучше придумаем королю имя попроще? – усмехнулась девочка.
– Да, можно. Гарг сыграет мага или рыцаря, убившего короля, а я буду наследным новым принцем идти по его следу, – кивнул Эскан.
– А я кем буду? Его помощница? Твоя спутница? Цыганка-гадалка, попавшаяся в пути? – покружилась она в своём сарафанчике, – Может, вообще я убью короля, а не Гаргамеш?
– Точно! Будешь ведьмой ордена Чёрной Розы, повелительницей воронов, с оружием из чистейшего обсидиана! – фантазировал её приятель.
– Лучше ведьмой ордена Чертополоха! Лук свой возьму, – кивнула на это Мирра, вспоминая
– А в конце мы тебя поймаем и сожжём! – с уверенностью заявил Эскан.
– Хей! Что так сразу-то?! – нахмурилась его подруга.
– Ну, не по-настоящему же. А что, ты хочешь, чтобы зло победило? Взялась играть злодейку, изволь корчиться, вон как Гаргамеш, – указан он рукой туда, где недавно тот корчился, изображая предсмертные муки, а сейчас валялась лишь палка, его отброшенный «посох».
– Он вот любит играть злодеев, – подметила девочка. – Всегда соглашается.
– Ну, у него круто выходит, – произнёс Эскан. – Все вот эти голосочки ещё, – попытался он сам изобразить что-то одновременно и старческое, мерзкое и шепелявящее, высунув кончик языка в уголке губ.
Мирра засмеялась. Эскан выглядел глупо, когда пытался так подражать образу типичного сказочного негодяя. У него они никогда не получались. Разве что какой-нибудь грозный командир орков. А так, даже в образе чёрного рыцаря, мальчишка казался ей слишком преисполненным доблести и светлого пафоса, из-за чего атмосфера игры рушилась и ничего толком не получалось.
– Ладно уж, иди давай, пока не наругали, – подметила Мирра, что солнце совсем садится.
– Да, а то ещё меньше шансов будет завтра куда-либо выбраться. Ну, увидимся утром, пока в баню не загонят, а после уж не знаю, обычно никуда не пускают, чтобы не простыл, – морщился тот.
– У меня волосы у самой сохнуть будут долго, на вечернюю прогулку с холодным ветром тоже не выпустят. Послезавтра поиграем во что-нибудь до самой темноты! А завтра утром тогда пособираем цветки чертополоха, – согласилась теперь девочка на его предложение.
– И чем он тебе нравится, колючий весь такой, даже в листьях, – пробубнил тихо Эскан.
– Зато цветёт красиво! Так распушится ярко-розовым с малиновой серединкой и торчащими фиолетовыми «палочками»! – улыбалась та, вспоминая прошлое лето, когда они с семьёй как раз здесь обосновались у старушки Клотильды, приютившей всех троих – Мирру с родителями – в своей просторной избе. – У роз тоже шипы, между прочим, – заодно напомнила она, так как большинство девушек и женщин в деревне особо радовались подаренным именно этим цветам, насколько она подмечала.
– Тогда надеюсь, что завтра уже распустится. Бутоны уже все такие розовые-розовые проглядывают на кончиках «шишечек», видел. Словно вот-вот взорвутся красками. А мама вот из одуванчиков плести венки предпочитает, – рассказывал голубоглазый мальчуган, всё никак не уходя домой.
– Папа бы сказал, что из одуванчиков лучше вино, а не венки, – рассмеялась Мирра.
– А ты сама ещё тут останешься? Домой не пойдёшь? – интересовался он у девочки, явно желая пойти по деревне с ней вместе.
– Ага, посмотрю, как звёзды в речке отражаются, – кивнула та.
– Везёт же! Не гонят домой, приходи, когда хочешь.
– Он сегодня сети готовил. Откуда, по-твоему, у нас для игры появилась лишняя верёвка?! Так что он с утра пойдёт рыбачить, завтра не сможешь ему надоесть, – сообщила Мирра, посмеиваясь.
– Ну, хорошо! Давай тогда, до завтра, спокойной ночи! – потупив взор, раскачиваясь на своих башмачках взад и вперёд, вставая то на пятки, то на носочки, проговорил мальчишка, лишь мельком поглядывая подруге в глаза и снова отводя взгляд куда-нибудь под ноги, на траву поляны возле дуба и гонимую ветерком старую листву.
– Ага, спокойной ночи, – кивнула девочка. – И приятного аппетита заодно, – припомнила она, что ему сейчас бежать на ужин.
Тот благодарно кивнул, порозовев щеками. Прощаться у него никогда не получалось, особенно если приходилось вот так наедине, а не просто помахать рукой и бежать на зов родных, как сегодня их приятель. Хотелось-то вообще обняться или даже получить поцелуй от девчонки в щёку, но на подобное с Миррой рассчитывать не приходилось.
Тем не менее, понимая, что и так уже изрядно задержался на закате, Эскан, сжимая игрушечный меч в правой руке, понёсся вниз с холма к бревенчатым домикам деревни, где справа у ближайшего паслись привязанные белые козы, а через дорогу напротив в наплывающих сумерках ещё внятно виднелись грядки с зелёной ботвой крупной свёклы.
Мирра осталась одна, неспешно в своих бурых сандалиях обходя дуб и развязывая слабый узел на папиной верёвке, чтобы ту не забыть вернуть домой. Оставь они её здесь, наверное бы, ничего не случилось и никто не забрал, но всякое же возможно. Мало ли кому понадобится вдруг ничейная, плотно связанная в переплетённую косичку из трёх более тонких частей верёвка.
Пробыть в одиночестве долго она не планировала. Голод уже тоже давал о себе знать, неплохо было бы и домой наведаться. От деревни ввысь холма поднимались ароматы супов и жареной крольчатины, иногда можно было особо хорошо учуять морковное рагу, пропаренную репу или же перебивающий многие другие запах сельдерея, который ей, в отличие от друзей-мальчишек, как раз очень нравился и не казался противным. А вот цветную капусту она не любила, но и насильно есть её девочку никто благо не заставлял.
Свет не горел только в доме музыканта Стефана, молодого одиночки, пока так и нашедшего себе пару ни здесь, ни среди девок на выданье из соседних деревень. Он уже отужинал, а потому бренчал и настраивал свою лютню, пока вокруг никто не спал и не жаловался на его музыку. И звуки его мелодий тихо-тихо доносились даже до холма со старым разросшимся дубом.
Когда девочка обошла дерево, сматывая верёвку в свисающее с руки кольцо, и вернулась примерно на то самое место, где прощалась с приятелями, то спешащий к себе домой по дорожке силуэт Эскана уже не было видно. Теперь уж точно одна. Все по домам, в окошках повсеместно горели свечи, слышался гул голосов с вечерних застолий, в котором даже можно было с огромным трудом выловить знакомые тембры, но невозможно было конкретно разобрать слова.