Поворот судьбы
Шрифт:
— Как это стыкуется с тем, что я только что рассказал?
— Но, как говорят, любви все возрасты покорны, и даже старики могут, словно упасть с Луны.
— Твои родители женаты. Все еще. Друг на друге.
— Все равно я в ужасе. Моему младшему брату всего девять.
— Ты знаешь, Люк, не обижайся, но ты не имеешь представления, что такое ужас.
— Я понимаю.
— Потому что я не имею представления, что будет с нами. Мы можем оказаться без крыши над головой и без ясного будущего.
— Не волнуйся. Все образуется. — Еще бы, — кивнул
— Так вы ехали все время на автобусе?
— Кто тебе сказал?
— Каролина.
— Она гордится тем, что сделала. Ее мог бы поджарить один здоровенный детина, если бы я не пригрозил ему пистолетом.
Люк грубо захохотал и положил свои огромные ноги на изголовье моей кровати.
— Ты пригрозил ему пистолетом? — Он снова рассмеялся.
Я выразительно посмотрел на Люка, не зная, хочу ли рассказать ему о том, что случилось, или нет. Люк по-прежнему был моим лучшим другом. Более или менее. В хорошие времена. Но у него был дырявый рот, и он мог все разболтать. С другой стороны, эта история не могла повредить моей репутации.
— В пистолете не было пуль, — уточнил я.
— Я представляю, — улыбнулся Люк.
— Это был «кольт» 1937 года, который использовался в полиции.
Люк резко встал.
— Какого черта? Ты что, и вправду грозил парню пистолетом?
— Да.
— А где теперь пистолет?
— Под сиденьем машины в Нью-Йорке. А может, и нет.
— Бог ты мой. Я думал, ты меня грузишь. А откуда у тебя эта чертова пушка?
— Я ее нашел. Это долгая история.
— Ну, ничего себе. Хорошенькое приключение.
— А затем нам пришлось столкнуться с офицером полиции штата Массачусетс, чтобы показать ему наши фальшивые водительские удостоверения и выдержать от него форменный допрос…
— Я бы и подумать не мог, что ты на такое способен, Гейб. Не обижайся.
— Почему? — спросил я. — Только потому, что я не принимаю участия в забегах по пересеченной местности?
— Нет, — честно ответил Люк. — Гейб, не принимай близко к сердцу, ты… просто не подходил на роль парня, который может угрожать пистолетом кому-то. Но ты молодчина. Я восхищен.
Наконец, дождались. Возвращение Гейба в страну крутых.
Все это для меня не имело теперь никакого значения.
Я наблюдал за мамой. Ей было лучше, чем за все предыдущие месяцы. Она постоянно находилась в движении. Ходила по магазинам. Составляла списки покупок, планировала дела. По субботам готовила жаркое с мясом и вывозила Аори в детские парки, где родителям и детям можно прыгать на огромных надувных штуковинах. Ей словно требовалось доказать себе и окружающим, что она все еще в числе живущих. Думаю, что как раз в парке и состоялся разговор мамы и Аори: она объяснила малышке, что папа очень любит ее, но ему придется ухаживать за Амосом, а мама позаботится об Аори. Когда она станет старше, то обязательно навестит папочку. Я полагаю, что мама именно так все и объяснила. Мы забыли о пасхальных яйцах для Аори. Мы все забыли о Пасхе, даже католичка Кейси. Дедушка выехал в воскресенье утром в торговый центр и купил
Я все время возвращался мыслями к отцу. Мне было интересно, когда же он подойдет ко мне и скажет: «Сын, нам надо поговорить». И он сделал это в понедельник, в день, когда оформлялись бумаги на продажу дома.
Лео появился в доме с Амосом, маленьким и хрупким в своей корзинке. Я увидел Лео шагающим по дорожке к дому и разговаривающим по мобильному телефону. Он жестикулировал так, словно его собеседник (вернее, собеседница, потому что наверняка это была Джойос) мог бы его увидеть. Войдя, он обратился ко мне:
— Гейб, ради всего святого, подержи его. Мне нужно в ванную.
У меня руки грязные.
Когда он увидел, с какой неохотой я беру ребенка, он сказал:
— Послушай, ведь это твой брат.
Так и было. Этот бедняжка, как бы я к нему ни относился, был мне братом. Я положил его между подушками на софе, как научился делать это с Аори, когда та была совсем крошечной, и он через несколько минут уснул.
— Итак, — возвратившись, произнес Лео, — ты меня ненавидишь до глубины души.
— Что-то в таком духе.
— Я не виню тебя за то, что ты сердишься…
— Как благородно с твоей стороны.
— Но ненависть — это такое сильное чувство, что даже не знаю, Гейб, кому оно может причинить больше вреда: тебе или мне.
Он был прав. У меня все внутри переворачивалось, когда я вспоминал историю наших милых семейных отношений. Я не вылезал из туалета. Лео в доме был подобен вирусу, от которого не спрячешься. Он присел на край моей кровати.
— Гейб, постарайся вспомнить хорошие времена. Помнишь, как мы вырезали машинку из дерева?
Я застонал.
— Как школа?
В ответ я притворился, что смеюсь, хотя на самом деле в моем смехе слышалась такая горечь, что я выглядел как персонаж черно-белого немого кино.
— Школа для меня либо не существует, либо становится источником сильной головной боли, — ответил я ему.
— Надо стараться, Гейб. В колледже тебе будет намного легче. Для детей с хорошими способностями есть программы, учитывающие, что студент страдает от речевой дезориентации.
— Я от нее не страдаю, я с ней живу.
— Тебе надо чаще выступать на публике. Это улучшит и навыки письма. Ты делаешь дополнительные задания по письму?
— Нет.
— Ты мог бы попробовать.
— Хорошо.
— Мама рассказала мне о том, что сейчас разработаны такие программы, и они успешно работают.
— Правда, за них надо платить. Ты участвуешь?
— Ты знаешь, Гейб, что у меня теперь не та ситуация. Но я могу помочь маме получить те деньги, которые вам оставил дедушка.
— О, чтобы мы могли пользоваться деньгами маминого отца и не беспокоить собственного!