Поворот судьбы

Митчард Жаклин

— Я знаю. И я понимаю, что ты теперь можешь ненавидеть меня до конца жизни. Но прошу тебя, Гейб, прости меня! Ты очень достойный человек. Ты достойнее многих мужчин, которых я знаю. Оставайся таким. Ты сегодня был выше меня, благороднее, и я это очень ценю. Пусть со мной Господь разбирается, потому что я сама себя ненавижу.

Бабушка была у нас через пятнадцать минут. Но оказалось, что она не может стащить маму с кровати — бабушка была слишком маленькая. Это пришлось делать мне. Запах мочи резко ударил мне в нос. Бабушка отвезла маму в больницу, и доктор решил, что на день-два маме потребуется ввести катетер. Иначе ей не избежать потери сил, которые были так нужны перед предстоящим судебным

заседанием. Бабушка спала в комнате мамы на надувной кровати. Каждый раз, когда я выносил резиновый мешок, я не помнил себя от стыда. Я возвращался и видел маму неизменно уткнувшейся лицом в подушку, словно она спит. Бабушка встречала меня, и я уходил. Я знал, что мама не спит.

Все время мне хотелось сказать ей, что я не сержусь, за то что она едва не залепила мне пощечину и напугала Аори. Я хотел сказать, что знал дома, где такая ситуация была нормой жизни, и никто не делал из этого проблемы. Я хотел сказать, что не считаю ее ни монстром, ни чудовищем. Просто все совпало: плохое время и плохие обстоятельства.

Но я не мог. Она была за гранью стыда. Она была на своей территории и не собиралась никого туда пускать.

Глава двадцать шестая

Дневник Гейба

О том, что брак моих родителей официально распался, мне сообщил дедушка Штейнер. Мама не пожелала сразу же возвращаться домой, поэтому из зала суда она уехала с Кейси, наверное, чтобы просто проветриться.

Но дедушка и бабушка отправились домой, чтобы убедиться, что мы в порядке. У обоих глаза были заплаканные, красные, но дедушка сначала даже был в приподнятом настроении, словно ему было что праздновать.

— Судья стал на сторону Джулианы, Гейб! Он сказал, что желание Лео работать меньше идет вразрез с его желанием иметь столько детей. Так как у него четверо детей и недееспособная жена, то следует думать о том, кто должен в данный момент содержать семью. Судья заявил, что Джулиана может претендовать на все доходы от продажи дома, а Лео придется выплачивать алименты в размере тридцати процентов его последней зарплаты, пока вам не исполнится восемнадцать лет и если Джулиана не выйдет повторно замуж (Боже избавь!). Лео должен иметь в виду, что обязан оказывать вам помощь в последующие годы, когда вы поступите в колледж. Но Джули встала и сказала, что в этом не будет необходимости, поскольку об этом уже позаботился ее отец. Лео покраснел как рак. Он страшно разозлился. Теперь понятно, почему ни один юрист, которому я звонил, не горел желанием вести переговоры, так как закон в данном случае на стороне Джулианы, и Лео повел себя крайне неразумно, исчезнув вот так. А ведь Лео так хорошо знает право, лучше, чем сама Джулиана, — просто смех. Судья в конце заседания произнес: «Послушайте, господин Штейнер. Я уважаю ваши способности и знания, поэтому считаю, что вы в состоянии применить их для того, чтобы поддержать тех детей, которых вы бросили. Я настаиваю именно на этом слове, так как не могу в данной ситуации подобрать другого. Вы потенциально находитесь на пике своей карьеры, что дает вам возможность достойно зарабатывать, господин Штейнер…» И в этот момент дедушка начал плакать. Он вытащил свой носовой платок и высморкался так, что было слышно в Милуоки, как обычно делают старые люди. Он сел.

— Дедушка? — не выдержал я.

— Вот он я. Радуюсь тому, как плохо сейчас моему собственному ребенку. И тому, что он вел себя глупо, неосмотрительно, за что и получил по заслугам. Я выступил против собственного сына, — понурив голову, вымолвил дедушка.

— Дедушка, я тебя понимаю, — сказал я, присаживаясь рядом с ним. — Но ведь папа мог перемениться. Мог проснуться. Я не думаю, что он вернулся бы к нам, но через какое-то время у нас могли бы наладиться

новые отношения. Я и Каролина проводили бы с ним выходные, праздники. Каролина вообще закончила бы тем, что стала лучшей подругой Джой и Амоса, ведь ты сам знаешь, какая она мелкая. Аори еще маленькая, с ней проще. Мама говорит, что теперь мы должны начинать называть ее Рори, потому что это более привычно для слуха. Она легко подружилась бы с Амосом. А потом, когда родился бы еще один ребенок…

— Новый ребенок?! — воскликнул дедушка.

— Какой ребенок? — спросила бабушка.

— У нее скоро родится еще один ребенок, — пояснил я. — У Джой. Папиной подруги.

Я ненавидел в этот момент себя за то, что лишний раз причинил им боль: на их лицах отразились разочарование и недоумение.

— Бог ты мой! — протянул дедушка. — А ты, Гейб? Что бы ты сделал, если бы папа проснулся, как ты выразился? Ты бы простил его?

— Конечно.

— Ты врешь.

— Да, я вру, — признался я.

— Но он все равно остается твоим отцом, Гейб, другого у тебя не будет. В нем много хорошего. Люди часто совершают ошибки. Он ведь никого не убил. Он стал на неверный путь. Но он столько хорошего сделал, и для меня, и для тебя. Ты должен это помнить.

— Я знаю, но не смогу понять его поступков.

— Может, когда ты вырастешь и сам влюбишься, — сказала бабушка.

— Я знаю, что такое любовь, — ответил я ей.

— Что такое любовь в шестнадцать? Пройдет время, и ты все забудешь.

— Нет, бабушка. Это настоящая любовь, честно. Я не знаю, на всю ли жизнь или нет, вряд ли мне так повезет, но я знаю, что это за чувство. Однако когда я смотрю на Аори… то есть на Рори, я понимаю, что даже ради такого чувства я не смог бы причинить ей боль. А ведь она не мой ребенок. Она мне просто сестра.

— Я тоже меняю свое имя, — провозгласила Каролина, выходя из своей спальни. Она была еще сонная, в пижаме и носках. На шее у нее болтались наушники от плейера.

— На какое? Свинцовая Задница? — спросил я ее. — Уже половина второго.

— На Кошку. Мне это нравится. Кошка Штейнер. Кэт Штейнер. Звучит как имя художника-авангардиста. Или певицы.

— И когда же ты пришла к такому решению? — поинтересовалась ее бабушка, обнимая Каролину и поправляя ей волосы. — Давай я сделаю тебе тосты, пока придет мама.

— Когда я была в коммуне, там, где папа, — продолжала Каролина, подходя к подоконнику. — Мне понравилось, как они сами себе выбирают имена. Они там ощущают себя такими свободными. Делают, что хотят…

— Твой папа больше не будет делать того, что захочет, Каролина, — заметил дедушка.

— Но он все равно будет счастлив. Он станет помогать Джой, готовить джем. Сам мастерить кормушки и полки для книг. Он будет пить воду из собственного родника, а утром просыпаться под пение Джой. Когда я оставалась у них на ночь, она пела ребенку эту колыбельную «Однажды во сне…»

— Мама тоже пела ее, для Аори, — мрачно напомнил я сестре. — Когда та была еще крошечной.

— Да, верно, но у Джой голос лучше. Мне нравится меццо-сопрано. Я тоже сопрано.

— Ты идиотка.

— Дедушка! Он не должен меня так обзывать! — воскликнула Каролина, снимая тапочки и целясь мне в грудь.

— Гейб, ты не должен ее оскорблять.

— Прости, Кошка.

— Да ладно, переживу, — ответила она. — Они уже вернулись?

— Они собирались на кофе, а потом за Аори. Вернее, за Рори.

— Я имела в виду папу.

— Папа сюда не приедет.

Она присела. Бабушка отправилась готовить ей тосты. Каролина отделила прядь волос и начала тщательно исследовать ее, намотав на палец. Я знал, что когда она напускает на себя такой дурацкий вид, то на самом деле обдумывает что-то важное, и она действительно спустя какое-то время выдала: