Поворот
Шрифт:
— И ей повезло. А кому-то до сих пор…
— Всем уже повезло, ну я думаю, что повезло — хотя, кажется, второй испостаси Линна такое везение великим счастьем и не кажется. Письмо пришло нам с Урала, от словацкого пленного по имени Святозар Фиала. Сам он приехать не может, а раньше и написать не мог: у него осталась одна рука, причем левая… Полной уверенности в том, что это Линн, у нас нет, но все же скорее всего это так: Линн сказал, что предлагаемый этим словаком выпрямитель вроде бы только к концу двадцатого века был изобретен. Да и все остальное… Туда Федька поехал чтобы его сюда переправить.
— Я вообще удивляюсь, честно говоря, как мы с настолько бардачной организацией дел вообще власть в стране захватили? Каждый день удивляюсь, а вникая в дела удивляюсь все сильнее и сильнее. Вот как у тебя вышло-то с одним
— Ну да, тебя же тогда еще не было здесь, а программу готовила Ха-Юн и Консуэлу такими пустяками от медицины не отвлекала. В нашей истории февральский переворот мог остановить вообще батальон из дивизии Иванова, но генерал Алексеев, который, в общем-то, руководил отречением царя, это делать запретил — чтобы отречение все же состоялось. Но тогда Алексеев не смог предвидеть публикацию «Приказа номер один», после которого армия развалилась и все пропало — но мы-то про приказ знали!
— А петроградский гарнизон…
— А петроградский гарнизон вообще только через неделю всерьез возбудился, когда у них и с едой стало невыносимо, а агитаторы Петросовета работу серьезную провели. А мы просто сделали так, чтобы с продуктами у них все было нормально — а когда и в городе нехватка продуктов внезапно прекратилась…
— А ты откуда продукты-то на весь Петербург взял?
— Ниоткуда не брал. На складах они имелись, на месяц полноценного питания, а наш железнодорожник царю рапорты каждый день писал, что в столицу провианта в день должно приходить выше суточной потребности, но кто-то в правлении отдельных дорог сильно гадит. Кто именно гадит, мы уже заранее выяснили, и на железной дороге, и среди городских торговцев. Пару сотен таких сильнодействующими пилюлями излечили — и сразу провиант в Петербурге перестал быть дефицитом. Ну и приказ номер один мы… предотвратили, там вообще взвода пехоты с автоматами хватило. Солдатские-то депутаты были на собрании специфические, их вообще никому жалко не было: те же латыши из стрелковых полков всеми солдатами признавались садистами, грабителями и вообще мерзавцами. Матросов-кокаинистов с флотского экипажа другие моряки вообще отбросами считали. А уж о жидах ты и сама в курсе.
— Да. Но армия-то… как генералы согласились подчиняться подполковнику?
— Так генералы все это и затеяли — я имею в виду отречение царя и все прочее. У них идея состояла в том, что кто-то скажет, что он теперь страной правит и отдаст приказ, которого все они — и генералы, и большинство офицеров — только и ждали. Им все равно, кто это будет, даже если бы Лена наша заявила, что она страной отныне правит — они бы и этому обрадовались. Ведь с Николаем Николаевичем на фронтах у России уже неплохие успехи были, а царь своими идиотскими приказами все только портил и мешал генералам прославиться. И если бы в нашей истории временные приказ это отдать успели бы… но они еще неделю спорили, кто из них самым главным теперь будет. А тут я вылез, и приказ сразу же и отдал! Тут ведь все дело было в том, что никто не хотел брать не себя ответственность, все ждали, чтобы им «начальство приказало»…
— Приказало что?
— Расстрелять агитаторов в воинских частях. Ха-Юн где-то нашла информацию, что в Генштаб пришло свыше тысячи рапортов с просьбами такой приказ отдать — но идиот Николай думал, что со всякими социалистами, которые из Германии деньги получали за гадство свое, можно мирно о чем-то договориться. Но я-то знал, что договориться не выйдет, приказ отдал, на местах его с радостью исполнили… Ну а потом решили, что пусть я и дальше диктатором побуду: мало ли какой иной приказ подобного рода потребуется. А когда и с провиантом в городе все быстро наладилось, и преступность почти исчезла — тут уже и простой народ счел, что «правильный диктатор появился». Юмсун, кстати, на той неделе очередной опрос общественного мнения провела, и у нее получается, что если сейчас выборы правителя страны объявить, то за меня примерно две трети населения проголосуют.
— А треть…
— А треть еще не поняла, какое счастье им на головы свалилось. А когда поймут, то будет уже слишком поздно трепыхаться.
— Ясно… а когда ты выборы объявлять собираешься?
— Скорее всего летом, как война закончится…
— Так она давно уже закончилась!
— Нет, с Болгарией мы еще в состоянии войны. Но там, по непроверенным слухам, скоро случится переворот,
Автомобильный завод в Филях к началу мая резко сократил производство: просто шины для грузовиков стало делать не из чего. Англичане поставки каучука практически прекратили, американцы, хотя и поставляли, цены задрали непомерно — и на дворе завода уже почти две тысячи машин стояли без колес. А так как ставить автомобили стало просто уже некуда, то пришлось и конвейер останавливать.
Впрочем, это дало возможность инженерам завода заняться серьезной доработкой выпускаемой модели, и в первую очередь провести серьезную реорганизацию моторного производства. Чтобы после пуска конвейера собирать на нем уже новую машину, точнее, серьезно обновленную. В грузовик намечалось поставить новый мотор, «содранный» с шестицилиндрового американского двигателя компании «Хадсон» — для чего потребовалось раму грузовика изрядно так удлинить. Но ее решили удлинять не только вперед, но и назад, а заодно и рессоры поставить помощнее — так что новая версия должна была уже груза перевозить свыше двух с половиной тонн. То есть будет перевозить — если получится ее все же на колеса поставить, однако Наталия считала, что уж кто-кто, а Алексей Евграфович проблему с бутадиеновым каучуком решить сможет, причем достаточно быстро. Ну а пока можно и модернизацией завода заняться, ведь большая часть его оборудования была, мягко говоря, устаревшей: завод начал строиться в шестнадцатом году, а большинство станков для него было заказано еще раньше, и заказывались станки из числа тех, что подешевле — то есть уже «морально устаревшие». И к тому же приличная часть станков (не большинство, но все же довольно много) была поставлена уже «второй свежести», сколько-то времени уже поработавших на заграничных заводах. А теперь, когда появилась (хотя и вынужденная) возможность «без ущерба для производства» (и без того прекратившегося) оборудование поменять на более современное, то этим нужно было воспользоваться.
Правда, на это требовались деньги, и денег требовалось очень много. А золотой запас России, в момент переворота превышавший два миллиарда рублей, был уже наполовину истрачен. Даже больше было потрачено, но сколько-то золота за это время и добыть удалось… правильнее было бы сказать, что «от золотого запаса осталась едва половина». Но она все же осталась, так что пока еще «деньги были» и, как выразилась Юмсун, «их надо было тратить до того, как они совсем закончатся».
Следует заметить, что высказывание Юмсун было не настолько глупым, насколько оно выглядело на первый взгляд, все же у России были весьма серьезные шансы остаться вообще без денег. Потому что просто долг тем же французам составлял около трех миллиардов рублей, и с ним что-то нужно была делать. Правда, здесь были еще и определенные «встречные обязательства» — но их размеры пока даже никто толком подсчитать не мог.
Пока что французские займы потихоньку погашались за счет поставок французам левомицетина, причем очень неплохо выходило даже сумму выплат при этом подсократить: во многих французских аптеках, с которыми получилось договориться, драгоценные таблетки продавались исключительно за облигации русского займа, по зачетной цене в три франка за таблетку — то есть на десять процентов дороже «заявленной цены». Но продавались они только за облигации, а тиф во Франции пока не прекращался, так что народ ругался, но платил. Аптекари за продажу «дефицитного лекарства» получали три процента от продаж «по номиналу» — вроде немного, но торговля-то шла исключительно бойко, так что была для них весьма выгодной, но все равно «потерянных денег» было исключительно жалко.
И Екатерина — после обстоятельного разговора с Андреем и Петром Сапожниковым — навестила господина Второва:
— Николай Александрович, все мы весьма признательны вам за вашу работу с тракторными заводами, но в силу ряда причин, которые я сейчас объяснить вам не в состоянии, мы пришли к простому выводу: не ваше это дело. Не потому что вы работу плохо провели, нет — но вы способны на большее. Вы же талантливейший банкир!
— Но вы-то все банки… почти все, национализировали и нынешнюю банковскую систему я уже не понимаю. Не скажу, что она плохая или хорошая, я ее действительно понять не могу. Так что пользы от меня в банковском деле… в вашем банковском деле…