Поворотный день
Шрифт:
Едва рыжая голова Князского поднялась над оградой, во дворе возмущенно-испуганно, с всхлипами взметнулись женские голоса.
Открывшая калитку в массивной двери игуменья сокрушенно пристыдила бойцов:
— Негоже так в божью обитель лазить.
Дундич спешился и, поманив настоятельницу, показал на вытоптанную копытами траву.
— Когда они были здесь?
— Нечестивцы-то? — глянув на папаху со звездой, уточнила игуменья. — Часа три назад приезжали, успели накуролесить…
Очевидно, ей уже доводилось иметь дело с красноармейцами и она с тайной надеждой обратилась к Дундичу.
— Вы найдете их?
—
Настоятельница не на шутку встревожилась, значит эти не лучше? Под видом осмотра начнут бесчинствовать?
— Именем бога нашего Иисуса Христа клянусь вам, — скромно сложила на груди ладони игуменья, — в обители никого кроме послушниц, нет.
— Если нет, вам нечего тревожиться, — ровным тоном и улыбкой попытался успокоить хозяйку монастыря красный командир.
Он приказал Негошу и Шишкину спешиться и следовать за ним. Игуменья, видя, что остальные бойцы остались в седлах покорно направилась к калитке.
Во время осмотра настоятельница, следуя за Дундичем рассказала о поведении бандитов: они забрали попавшиеся на глаза золотые и серебряные предметы монастырской утвари, вольно вели себя с монашками, натащили в кельи самогону, но вдруг все бросили и ускакали вверх по реке. Чемоданы? Нет чемоданов она не видела…
Слушая мать Софью, командир отряда мысленно снова и снова возвращался в штабной вагон Ворошилова, видел суровое лицо Климента Ефремовича, слышал негодующий голос.
— Анархист Жмуренко со своей бандой похитил два чемодана золота из вагона-банка. Приказываю разыскать негодяя, награбленное изъять, а его доставить в штаб. В крайнем случае — уничтожить.
«Раз поехали сюда, — размышлял Иван Антонович, — значит, будут стараться переправиться через Дон. Могли бы здесь, — вспомнил он разбитый наплавной мост ниже станицы. — Но монашка говорит, что банда ушла на север. — Взгляд его остановился на круглом безусом лице Шишкина. — Так… — созревал в голове план. — Устроим две засады. Одну здесь, другую возле переправы».
— Мне надо с вами посекретничать, — сказал Дундич, отводя игуменью в сторону.
Вскоре в келью настоятельницы принесли рясу и клобук для Шишкина. Переодетый красноармеец теперь ничем не отличался от монашек. Лишь озорные синие чуть навыкате глаза да здоровый румянец во всю щеку мало свидетельствовали о святости новоиспеченной «послушницы».
— Примите на время в свое лоно дочь Марфу, — довольный маскарадом, весело сказал Дундич.
Не разделяя его настроения, мать Софья смиренно осведомилась, что она должна делать.
— Не мешать Борису, — попросил Дундич. — Выполнять все его приказы.
Иван изложил Шишкину план операции. Якобы поверив монашкам, бойцы идут к переправе, ремонтируют мост, чтобы на той стороне преследовать банду в займище. Если она появится в монастыре, Борис должен дать сигнал и найти способ открыть вход для отряда.
Оставшись один, Шишкин попросил настоятельницу выделить ему помощницу из верных ей монашек постарше, чтобы он мог в крайних обстоятельствах, не привлекая внимания бандитов к себе, пользоваться ею как связной или на случай другой какой необходимости. Ему отрядили послушницу Гликерью, высокую моложавую женщину лет под сорок, с лицом тонким, но без живинки, словно окаменевшим, что подчеркивалось и вечно опущенными веками. Зато когда Шишкин как-то ненароком
Не прошло и двух часов, как в кованные медными пластинами ворота громко забарабанили.
Игуменья осторожно откинула металлический кружок и в небольшой глазок разглядела прежних обидчиков. Она опустила шторку и внимательно посмотрела на Бориса, рука которого невольно потянулась за пазуху.
— Вот этого я и боюсь, — прошептала мать Софья. — У вас могут не выдержать нервы.
— Лишь бы у вас, матушка, выдержали, — так же тихо ответил Борис и добавил властно: — Открывайте, иначе они заподозрят неладное.
Софья снова подняла шторку и притворно-испуганно начала причитать:
— Кто это нарушает наш покой? О господи, спаси и помилуй!
— Вы что там, поумирали? — неслось с той стороны ворот. — Или после встречи с большевиками вам сладко снится?
— Побойтесь бога! — с обидой воскликнула игуменья и загремела тяжелыми засовами. Борис ей помогал.
Словно Предчувствуя подвох, «гости» въезжали по одному, угрюмо озираясь. Но, когда игуменья пригласила всадников спешиться, ибо в обители божьих слуг им нечего опасаться, они заметно повеселели.
— Я ж говорил, батька, сколь приехало, столь и уехало! — крикнул один из бандитов, видно лазутчик. — Пущай нам переправу строят!
Грузный человек с широким одутловатым лицом, к которому обращались эти слова, приостановил коня под аркой ворот, недоверчиво всматриваясь в монастырские постройки. По его знаку двое бандитов направились к высокому крыльцу двухэтажного здания, третий — к церкви, четвертый на лошади въехал в открытый сарай.
Пока «послы» искали красных в кельях, церковных помещениях и хозяйственных службах, Борис чувствовал на себе ерзающий взгляд водянистых, словно у сазана, глаз Жмуренко. Томила неестественность состояния: враг вот он, рядом, а стрелять нельзя. И в какие-то секунды не верилось в защитную силу монашеской рясы. А вдруг что-то обнаружит в нем не послушницу, а бойца — носок сапога, прядь коротких волос, неженская походка? И он не успеет скрыть предательскую деталь, не узнает даже, что разгадан, даст преимущество противнику. Когда Дундич сказал ему: «Будь все время начеку, но без самоедства. Контроль не должен переходить в панику. И не в своей тарелке — так по-русски? — оставайся самим собой», — Борис отнесся к совету легкомысленно. Сейчас только осознал он опасность маскарада, если человек начнет ее преувеличивать, не подчинит мысль воле.
Наконец, последний «посол» высунулся из узкого, как бойница, торцевого окна второго этажа, ухарски сплюнул: «Чисто! Чужих нэма!»
Жмуренко велел запереть ворота и оставил двух крепких парней, пообещав прислать с монашками самогону. Банда рассыпалась по кельям и подвалам монастыря. Сам главарь, строго наказав какому-то Микрюку — цыганистому казаку с физиономией прямо-таки зверской — беречь коней, ушел к игуменье.
Уже через час монастырь гудел, как воскресный базар около шинка. Опьяневшие от самогона и жары, бандиты орали песни, требовали угощенья, хвастали награбленным, обещали озолотить сговорчивых. И поэтому, когда Борис за церковью выпустил в светлое небо зеленую ракету, на нее никто не обратил внимания.