Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия
Шрифт:
Башкирцы имеют своих чернокнижников, называемых кара-китабчи, — волшебников, известных под именем сихырчей, волшебниц, именуемых мяяскяй, предсказателей (яурунчей), чародеев (рамчей), чертовидцев (шайтан-курязей) и ворожей, которые называются багучи. Все сии особы, искусные на различные плутовства и обманы, пользуются между башкирским народом особенным уважением, и легкомысленные люди верят им, как во времена язычества древние греки Дельфийскому оракулу или римляне предсказаниям по полету птиц, и проч. Немногие, очень немногие из башкирцев называют своих кара-китабчи, сихырчей, мяяскяй, яурунчей, рамчей, шайтан-курязей и багучей настоящими именами, то есть именами обманщиков и плутов.
Чернокнижники, или кара-китабчи, по уверению башкирцев, знают прошедшее, настоящее и будущее. Они имеют черные книги (кара-китаб), писанные в шамуке (в аду), и живут с шайтанами (с чертями) в самой короткой дружбе. Кара-китабчи может приказывать шайтанам строить неслыханные чудеса, например, свивать канаты из песку, делать веревки из солнечных лучей, потемнять месяц и солнце, сводить на землю звезды, производить и прекращать бури, метели, вьюги, ненастья и проч. и проч. Через посредство черных книг кара-китабчи управляет шайтанами с неограниченным самовластием. Все прихоти, все затейливые желания его приводятся в исполнение в самом скорейшем времени. Имеет ли кара-китабчи нужду в деньгах? Он говорит о том шайтану, и сей последний крадет у богачей серебро
Волшебники и волшебницы (сихырчи, мяяскяй) не имеют непосредственного сношения с чертями, но могут причинять людям вред и приносить пользу через посредство наговоров, напусков по ветру, кореньев, разных растений и т. п. Башкирцы боятся сих обманщиков и обманщиц; но, в случае опасных болезней, с большею доверенностью прибегают к их пособиям и получают от них различные корни и растения, которые почитают большею драгоценностию.
Предсказатели, или яурунчи, более, нежели волшебники и волшебницы, пользуются уважением башкирцев. Каждый, любопытствующий узнать будущую участь свою и прибегающий к яурунчи с вопросами, должен привести к нему тучного барана, которого сей обманщик закалывает и вместе с приятелями своими употребляет на обед или ужин. После сего он берет баранью лопатку, не прикасаясь к ней зубами, очищает ее ножом и кладет на раскаленные угли. Лопатка остается в жару до того времени, пока не выступит из нее сок и не покажутся на ней трещины. В это время яурунчи снимает упоминаемую лопатку с углей, внимательно рассматривает и начинает предвещать будущее. Ответы хитрого яурунчи, соблюдающего собственные выгоды свои, обыкновенно во всем согласуются с желаниями любопытствующего. Он торжественно удостоверяет, что на бараньей лопатке оказались признаки самые счастливые и что любопытствующий будет иметь совершеннейший успех во всех предприятиях и намерениях. Обрадованный и легковерный башкирец не только не жалеет отданного яурунчи барана, но, сверх оного, дарит еще обманщику деньги или что-нибудь из вещей; после всего этого остается весьма довольным и ему не приходит в голову заметить, что предсказания хитрого яурунчи никогда, или почти никогда, не сбываются.
Чародеи, или фалчи, уступают в достоинстве яурун-чам и пользуются уважением гораздо менее сих последних. Гадания их состоят в том, что они льют коровье масло или растопленное сало в огонь и, по цвету пламени, предсказывают будущее. Сей обман не оставляет их без выгод: они получают с любопытных несколько денег, турсук кумысу [63], или часть баранины, говядины и проч.
Между обманщиками, уважаемыми легковерным народом башкирским, самую блистательнейшую роль играют чертовидцы, или шайтан-курязи. Во всех несчастиях, во всех опасных случаях башкирцы прибегают к сим обманщикам и требуют от них помощи: случится ли скотский падеж? Это обыкновенно приписывается бесовской силе: и тогда шайтан-курязя заменяет у башкирцев ветеринарного врача. В других несчастиях он также не остается без действия и, разумеется, без выгод. Ежели с беременною женщиною случатся припадки, предвещающие близкое разрешение, например потуги, dolores ad partum, laboresи проч., то башкирские старухи не относят этого к естественным причинам, а думают, что в беременную поселился нечистый дух. Немедленно призывают шайтан-курязю и объявляют ему о мнимом несчастии. Обманщик осматривает беременную женщину или, через посредство старух, узнает о состоянии ея и, для выгод своих, смело и решительно утверждает, что в означенной женщине действительно находится дьявол, который поселился в нее с такого-то времени и имеет самый ужаснейший вид, например, острую, большую голову, длинные, извитые рога, широкие ослиные уши, быстрые огненные глаза, мохнатый крючковатый хвост, черную щетинистую шерсть, высокий горбатый стан, и проч. и проч. Слушая такие нелепые рассказы, старухи трясутся от страха, хватают себя за подбородки и с трепетом повторяют: Алла-ярлыка! (Господи, помилуй), потом начинают просить шайтан-курязю, чтобы он изгнал из беременной нечистого духа. Обманщик притворно не соглашается на сию просьбу и утверждает, что этот нечистый дух очень силен, что его изгнать трудно и что при том надобно самому подвергнуться опасности потерять здоровье. Старухи усиливают свои просьбы, обещают шайтан-курязе хорошую награду; обманщик колеблется и напоследок соглашается исполнить то, чего от него требуют. Начинается ужасная и смешная трагикомедия: шайтан-курязя надувается, переменяется в лице, которое сильно багровеет; глаза его делаются дикими и наливаются кровью; он начинает ломаться, коверкаться, бросаться из стороны в сторону; испускает ужасный, дикий и отвратительный крик; волосы на бороде и усах его становятся дыбом; изо рта бьет клубом кровавая пена. Сие непонятное и странное действие, именуемое бесовскою игрою, продолжается иногда около двух часов. Потом шайтан-курязя начинает приметным образом ослабевать; силы постепенно оставляют его, он без чувств падает на землю, остается без малейшего движения и почти без дыхания. Проходит несколько минут, шайтан-курязя открывает глаза, приподнимается, требует кумысу, подкрепляет оным ослабевшие силы и, отдохнув, рассказывает старухам, каких трудов стоило ему выгнать из беременной женщины нечистого духа; что этот дух есть самый упорнейший из всех дьяволов — водяных, лесных и домовых и что ни один из них никогда уже не осмелится посетить того дома, в котором находится беременная. Легковерные старухи от души верят рассказам хитрого шайтан-курязи, благодарят его, а некоторые из них утверждают, что они сами видели, как нечистый дух оставил беременную женщину; потом дают обманщику деньги, вещи и сверх оных дарят жирного барана, которого шайтан-курязя немедленно уводит к себе в дом, закалывает и приготовляет бешбармак [64]. Сие лакомейшее и любимейшее кушанье башкирцев наполняет отощавший желудок шайтан-курязи, совершенно укрепляет его силы и делает способным на новые подвиги плутовства и низких обманов. Нужно ли прибавлять, что беременная женщина не получает от бесовской игры ни малейшей пользы, ни малейшего облегчения?
Ворожеи, или багучи, гадают различным образом: смотрят в чашу, налитую чистою водою; бросают в ручей или в реку стружки, причем замечают, прямо ли они поплывут или закружатся; развивают клубы кишок; делают какие-то знаки на лучинах; бросают в огонь бересту; берут золу и шепчут над нею, и проч. и проч. Все сии средства употребляются для открытия воров, для узнания, найдутся ли похищенные вещи или деньги и т. п.
Мне показался довольно забавным следующий способ, употребляемый башкирцами к открытию вора: если у кого случится покража вещам или деньгам, то хозяин оных созывает в свой дом всех тех, на кого имеет подозрение в воровстве; потом заряжает винтовку, кладет ее на стол и заставляет каждого из подозреваемых подходить
Для доказательства, сколь суеверны и легковерны некоторые из башкирцев, можно рассказать здесь следующий анекдот, за справедливость которого я совершенно ручаюсь. Во время летнего кочевья у одного достаточного башкирца ночью неизвестно кем украдена очень хорошая лошадь, которая была на привязи у самой кибитки. Поутру хозяин сей лошади явился к деревенскому мулле, рассказал ему о своем несчастии и требовал, чтобы было открыто имя похитителя лошади. Мулла, удивленный таким странным требованием, решительно отозвался, что он ни похищенной лошади, ни того, кто украл ее, совершенно не знает. Башкирец, не имевший ни малейшего расположения верить такому отзыву, возразил, что мулла человек ученый, следственно, должен все знать, а потому неотступно требовал, чтобы ему было открыто имя вора лошади, за что обещал в подарок самого лучшего барана. Мулла, видя невозможность уверить упрямого башкирца в глупости требования его и желая воспользоваться обещанным им бараном, решился прибегнуть к хитрости. Он велел сему башкирцу созвать всех однодеревенцев своих в одно место: они сошлись перед кибиткой муллы и уселись в огромный круг. Хитрый мулла вышел на средину круга и прочитал две или три главы из Алкорана, из которых не только слушатели, но и сам он не понял ни слова; потом начал говорить следующее: «Почтенные аксакалы и могучие батыри [66]! Вот у этого башкирца в течение прошедшей ночи украдена лошадь; я знаю имя похитителя сей лошади; но, при собрании народа, не хочу открыть его, чтобы не подвергнуть стыду, всеобщему презрению и опасности быть отправленным в город для суждения. Однако же хозяин украденной лошади не должен лишиться ее. Итак, ты, который украл сию лошадь, я тебя знаю и приказываю в продолжение будущей ночи упомянутую лошадь непременно привязать на том месте, откуда она была уведена. В противном случае я завтра открою твое имя: ты подвергнешься бесславию, будешь отправлен в уездный город и там не избежишь наказания! Теперь ступайте все по домам; я надеюсь, что приказание мое будет исполнено во всей точности». На другой день башкирец, вышед из своей кибитки, увидел украденную лошадь на прежнем месте, с радостию прибежал к мулле, рассказал об этом и подарил ему обещанного барана. С того времени хитрый мулла прослыл между башкирцами не только мудрецом, но даже печамбером (пророком, или предсказателем).
Самые ученые из башкирцев, не имея ни малейших познаний об устройстве мира и о величестве Творца, напитаны по сему предмету странными и смешными мнениями, например, они утверждают, что звезды висят в воздухе и прикреплены к небу толстыми железными цепями; что земной шар поддерживается тремя огромной величины рыбами, из которых одна уже умерла; что это служит доказательством близкого преставления Света, и проч. и проч.
Башкирцы утверждают, что при рождении каждого человека в книге судеб назначается: число дней, которые он должен прожить, и количество пищи, нужной ему для употребления. Первое называется аджяль, а последнее нафяка. Если умрет башкирец, то обыкновенно говорят об нем: «Аджяль его исполнилась и нафяка кончилась».
К числу суеверий башкирских надобно отнести и следующее: свидетельская присяга считается у них незначительною; но она получает особенную важность и почитается священною в таком случае, когда свидетели будут приведены к сей присяге не в доме или в мечети, а на кладбище.
Ежели кто из башкирцев заболеет отчаянно, то родственники его призывают муллу, который читает над больным Алкоран и частовременно плюет ему в глаза и на лице. Сверх того поят больного чистою водой, налитою в чашку, на коей написаны муллою разные молитвы или стихи из Алкорана. Все это делается для прогнания болезни и для возвращения страждущему здоровья.
Если красная девушка почувствует к молодому башкирцу страсть любви, и если башкирец взаимно полюбит красавицу то сие не приписывается природной симпатии или врожденному влечению одного пола к другому. Это, по мнению башкирских старух, значит, что молодец и красавица в одно время и из одного ручья напились воды. Но ежели тот, в кого влюбится девушка, не оказывает ей ни малейшей нежности, то как пособить такому горю? Очень легко. Услужливые старухи, через посредство корней и разных растений, заставят хладнокровного молодца влюбиться поневоле. Есть еще и другие способы, которыми можно заменить услужливых старух: все корни, все растения. Влюбленная девушка должна наполнить кумысом или айраном [67]огромную чашу и выпить ее так, чтобы несколько капель осталось в оной, потом снова наполнить сию чашу и подать сердечному другу. Если чаша будет осушена, то молодец почувствует любовь к красавице; но чтобы сия любовь была как можно сильнее, то в кумыс или айран следует положить несколько поту, собранного с собственного своего тела, или — что еще надежнее и действительнее — прибавить (нельзя описать без отвращения!) одну или две капли sanguinis mentuorum!!Тогда-то беда башкирскому молодчику! Тогда-то влюбленная девушка может отмстить ему за прежнее хладнокровие, может довести его до того, что он иссохнет, как спичка, и почернеет, как турсук, в котором хранилися кумыс или айран! Возбужденная таким образом любовь почитается вечною, неизменяемою и неизлечимою.
В число суеверий башкирских можно внести каждогодное празднество их, называемое сабанным. Сие празднество есть не что иное, как смесь народных обыкновений и духовных обрядов. Оно происходит следующим образом: пред начатием пашни молодые люди в вечернее время садятся верхами на лучших лошадей, объезжают всю деревню, потом, возвращаясь, останавливаются перед каждым домом и громогласно требуют себе какой-нибудь подачи. Хозяин обязан удовлетворить сие требование и должен подарить разъезжающим удальцам несколько кругу или подать по чашке айрану, бузы (род пива), аситки (род квасу), меду и т. п. Молодые люди, объехав всю деревню, возвращаются в свои домы и, на другой день поутру, выезжают в поле, верст за пять от жительства; потом пускаются скакать в деревню, в которой по обеим сторонам улицы стоят зрители, мужчины, женщины и девушки. Один из молодых мужчин, или одна из девушек, держит в руках шест, на котором развевается белый платок, вышитый шелками или разноцветными нитками. Первый, прискакавший к шесту и сорвавший платок, получает оный себе в собственность. При сем случае раздаются громогласные восклицания зрителей и в особенности повторяются следующие слова: мярдясь! мярдясь! (исполать! исполать!). Но если случится, что двое или трое вместе прискачут к шесту и в одно время все схватятся за платок, тогда они обязаны между собою начать борьбу, которая служит решением, кому упоминаемый платок должен достаться. Тот, кто останется в борьбе победителем, получает означенный платок из рук такой женщины, которая в целой деревне всех моложе и недавно еще замужем. После того мужчины идут в мечеть, молятся Богу и просят о изобильном урожае хлеба; потом начинается общественный джиин (пир), на котором веселятся различным образом: поют, играют — на чебызгах [68], пляшут, борются, стреляют в цель и проч. [69]