Повседневная жизнь Испании Золотого века
Шрифт:
Однако не все города были в равной мере поражены этим упадком: как раз около 1620 года Мадрид переживал свой быстрый демографический рост, а коммерческая активность Севильи достигла своего апогея. Но две испанские столицы — одна политическая, другая экономическая — жили, как мы видели, совершенно особой жизнью, и их рост происходил частично в ущерб другим городам королевства. Барселона, которая была очень активной еще в конце XVI века, затем пережила период стагнации; в столице Каталонии, так же как в Сарагосе и Валенсии, иностранцы, особенно французы, играли все более важную роль в розничной торговле и ремесле.
Но бесспорно, что больше всех страдала Кастилия, издавна являвшаяся центром производства и переработки шерсти. Демографические данные, которые можно установить для той эпохи, пусть даже не слишком точные в деталях, не дают оснований сомневаться в серьезном упадке городов, которые когда-то — и даже в недавние времена — играли важнейшую роль в экономической жизни страны: между 1594 и 1646 годами Толедо потерял половину своего населения, а около 1650 года там осталось всего около пятнадцати
Конкуренция иностранной продукции, против которой так яростно выступали жители Толедо, вероятно, была одной из причин этого упадка, но она не могла найти более благоприятной среды, чем экономические и психологические условия Испании: изобилие серебра, поступающего из Америки, позволяло многократно увеличивать закупки за границей; растущая сила предрассудка «чистоты крови» и пристрастие к благородству порождали презрение к любому труду и вели к тому, что в Испании почти перестали заниматься «механическими профессиями». Дух предпринимательства, вдохновлявший часть испанской буржуазии и побуждавший ее к активному участию в великой экспансии предыдущего столетия, уступил место осмотрительности и пассивности. Буржуазия вкладывала свои капиталы уже не в крупномасштабные торговые операции и производство, тесно взаимосвязанные друг с другом и служившие источниками как больших прибылей, так и разорения, а в ценные государственные бумаги ( juros) и в земельную ренту ( censos).
В связи с упадком традиционного городского производства и отсутствием заинтересованной, активной и предприимчивой буржуазии основа экономической деятельности переместилась в область ремесла и розничной торговли, ориентированных на узкий местный рынок. И можно лишь удивляться тому, сколь велика была доля ремесленников и лавочников в общей численности населения, о чем мы можем судить по свидетельствам современников. {106} Но эта доля, так же как и многократное увеличение количества ремесленных цехов ( gremios) за период со времени правления Карла V и до середины XVII века, свидетельствуют вовсе не о росте городской экономики, а скорее наоборот — о застое. Действительно, увеличение числа профессиональных объединений говорило не о создании новых предприятий, а об исчезновении «свободных ремесел», теперь включавшихся в рамки корпораций со всеми ограничениями, которые из этого следовали, и о разделении на различные цехи — часто соперничавшие между собой — людей, занимавшихся очень близкой профессиональной деятельностью: ювелиров и золотых дел мастеров, позолотчиков и златокузнецов, портных, шивших камзолы ( jubiteros) и штаны ( calceteros). Эти изменения сопровождались разработкой цеховых уставов, в которых сфера каждой «профессии» ограничивалась все более узкими рамками (эта необходимость становилась все более насущной в связи с тем, что многие профессии были близки друг другу), для каждой из них определялись условия работы и регламентировалось производство. Одной из главных целей принятия уставов было ограничение последствий конкуренции посредством распределения сырья между мастерами и установления точного числа учеников и подмастерьев у каждого из них. Все это вело к тому, что никто не мог выделиться среди других — характерное проявление умонастроения, более озабоченного поддержанием стабильности на среднем уровне, нежели поиском новых сфер предпринимательства.
Консерватизм цехов в экономической области, по крайней мере, компенсировался их социальной функцией, которую они выполняли посредством братств ( confradiasили hermandades), обычно включавших в себя мастеров, подмастерьев и учеников, занимавшихся одной профессией. Братство заботилось не только о том, чтобы прославлять своего святого покровителя, поддерживая в надлежащем порядке его храм; оно также выполняло роль общества взаимопомощи, обеспечивая своим собратьям в случае болезни или инвалидности всестороннюю поддержку и выделяя пособие по временной нетрудоспособности, размер которого в деталях оговаривался цеховым уставом. «Мы постановляем, — гласят правила братства Святого Иосифа в Мадриде (оно объединяло рабочих-плотников и их хозяев), — что в случае, если у одного из наших собратьев три или четыре дня держится жар, мы оказываем ему помощь в 50 реалов; если он не идет на поправку и по-прежнему не может работать, то ему полагается еще одна выплата через тридцать дней; но если болезнь продолжится, то он больше не может ни на что претендовать… Если он умрет, его наследники смогут получить все, что ему причиталось на выздоровление из расчета десяти реалов в день, за вычетом того, что он уже получил во время болезни». {107} Естественно, все собратья должны были присутствовать на отпевании,
Несмотря на присущий им дух партикуляризма, больше сдерживавший, нежели оживлявший хозяйственную жизнь, ремесленные корпорации и дублировавшие их братства были самым активным элементом городской жизни. Они принимали участие во всех коллективных мероприятиях, шла ли речь о религиозном празднике или о светском увеселении. Можно даже сказать, что они были подлинными представителями местного населения с тех пор, как исчезли «демократические» институты, на которых зиждилось управление средневековыми городами, и практически повсюду муниципальная власть перешла в руки тех, кто в документах того времени характеризуется словом poderosos— «могущественные люди».
Ими являлись в основном представители местной аристократии, жившие на доходы с земель, которыми они владели в окрестностях города, а также богатой буржуазии. Кто-то из них оставался верен своей профессии, признававшейся достаточно «благородной» — например, ювелир или золотых дел мастер, иногда торговец шелком или пряностями, — но большинство тех, кто разбогател, старались забыть о своем происхождении, чтобы слиться с дворянством, либо законно — купив себе соответствующие привилегии, либо явочным порядком — изменив свой образ жизни. Состав населения Бургоса, нашедший отражение в статистических данных, собранных в 1591 году по случаю взимания налога millions, служит для нас важным свидетельством о последствиях изменений в экономике и социальной жизни, о которых мы говорили выше: из 3319 vecinos(то есть глав семейств, отдельные из которых представляли нескольких человек, а некоторые — особенно церковнослужители — только самих себя), живших в городе, 1722 заявили о себе как идальго, 728 назвались монахами, 295 — священниками, жившими среди мирян; остальные 572, обязанные платить налоги ( pecherols), представляли собой активную и продуктивную часть населения, на долю которой приходилось 17 % от общей его численности. {108}
Невысокий уровень активности горожан и резкий контраст между социальными условиями отдельных их групп выражались в самом облике городов, живших как бы замедленной жизнью в рамках, порой слишком широких для них, доставшихся им в наследство от предыдущего века. Эпоха Ренессанса, совпавшая по времени с притоком драгоценных металлов из американских колоний, практически везде была отмечена строительной лихорадкой. К величественным храмам, унаследованным от Средних веков, добавились новые церкви, больницы, гостиницы ( ayuntamientos), роскошные дома дворян и представителей буржуазии — в большинстве крупных городов строили очень много. На севере и в центре Испании главная площадь прямоугольной формы, окруженная домами с крытыми галереями, на одной из сторон которой обязательно помещалось здание муниципалитета, являлась центром городской жизни. На улицах, которые вели к этой площади, также часто можно было встретить дома с крытыми галереями и аркадами. Там располагались мастерские и лавочки, обычно группировавшиеся в соответствии с их специализацией, которая отражалась в их названиях: Plateria(улица ювелиров), Sederia(улица шелка), Lenceria(улица белья) и т. д. В Андалусии и в Леванте, где крытые галереи были не так распространены, существовал обычай в летние знойные дни натягивать между домами над самыми оживленными улицами большие тенты ( toldos), которые защищали прохожих от палящего солнца.
Вокруг этого городского ядра, образованного наиболее значительными зданиями, простирался город с домами простых людей, где жила большая часть населения: домики были невысокие, почти все одноэтажные, из самана или кирпича, поскольку камень был слишком большой роскошью и предназначался для домов богачей — и даже для их постройки иногда использовался только в фасадной стене. Среди этих лачуг пробивались улочки, чаще всего представлявшие собой просто утоптанные тропинки. Летом они были пыльными, а дожди порой превращали их в непроходимую топь, по которой пробирались люди и животные и в которой вязли телеги. Можно сказать, что здесь смешивались город и деревня: не только потому, что сады и даже поля, большей частью принадлежавшие церковным приходам, занимали здесь большие пространства, но и потому, что многие из тех, кто жил в этих жалких лачугах, были обычными сельскими поденщиками, жизнь которых проходила в изнурительном труде во владениях, расположенных поблизости от города. Горожане по месту жительства, в действительности по своему образу жизни они принадлежали к сельскому миру.
2
Путешественнику, который, покинув оголенные плоскогорья Кастилии или каменистые горы Арагона, с удивлением обнаруживал оливковые сады Андалусии или орошаемые земли Валенсии, казалось, что такая гостеприимная природа обеспечивала и более легкую и счастливую жизнь обитателям здешних мест. Совершенно другое впечатление возникает после знакомства со свидетельствами современников: повсюду, и даже на этих благодатных землях, жизнь крестьян была тяжелой, порой нищенской. Официальные документы (королевские указы и жалобы кортесов), в которых с сожалением говорилось о «нищете и бедствиях» деревень, комментировались в целом ряде произведений, в которых выявлялись и анализировались причины зла и даже предлагались способы решения проблемы. {109}