Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы
Шрифт:
Покупатели в тридцатые годы стали разборчивее, и не только в еде. «Раньше, — вспоминала одна продавщица тех лет, — покупатель брал пальто, юбку или блузку, зачастую не обращая внимания на фасон». Такая сговорчивость покупателей, конечно, устраивала продавцов, но жизни в городе не украшала. А начальству хотелось видеть народ красивым и хорошо одетым.
В 1935 году, чтобы усилить контроль над работниками торговли и повысить их ответственность за свою работу, было решено завести в магазинах «жалобные книги». Их пытались ввести еще в 1926 году, но тогда они не прижились. Теперь же работникам торговли приходилось с этим нововведением считаться, а заодно и вообще учитывать мнение покупателей. Реагировали на замечания продавцы, конечно, по-разному. Когда в жалобную книгу магазина № 27 Сокольнического райпотребсоюза
Одной из причин очередей и давок в магазинах стала выросшая покупательская способность советских людей. Заработная плата в конце тридцатых годов, на примере работников торговли, выглядела следующим образом: лотошник получал 120–150 рублей, заведующий ларьком — 400–500, заведующий магазином — 700–800, продавцы получали по 500–600 рублей.
По сравнению, скажем, с 1923 годом, когда максимальный оклад составлял 200 рублей, а костюм стоил 250, жизнь в стране, конечно, улучшилась.
В конце 1936 года в Москве были закрыты торгсины, о которых в свое время ходила такая частушка:
Как в Торгсине на витрине Есть и сыр и колбаса, А в советском магазине — Солнце, воздух и вода.1 мая 1936 года на углу Петровки и Кузнецкого, где в наше время был магазин «Товары для женщин», в помещении бывшего Торгсина открылся магазин шляп. Рестораны «Метрополь», «Прага», «Савой», работавшие прежде как торгсины, перестали принимать в оплату за угощение золотые часы, кольца и прочий буржуазный инвентарь. В столице открывались новые магазины, клубы, строились дома. Уцелевшие «бывшие» возвращались из ссылок, вживались в новую жизнь. Иные приспособились к ней давно. Например, дьякон церкви Иоанна Предтечи, что в Староконюшенном переулке, Никандров еще в 1924 году обрезал бороду и открыл трактир-чайную на Мясницкой. Некоторые дети «классово чуждых» родителей отказывались от своих отцов и матерей, другие — скрывали свое непролетарское происхождение: надо же было получать образование и устраиваться на работу.
Бывало, правда, что прорывало. Нервы, наверное, не выдерживали. 18 октября 1935 года на площади Свердлова (теперь она называется Театральной) художник Е. И. Боденко подрался с бухгалтером А. И. Мининым, а когда их приятель Н. И. Мельников, тоже интеллигентный человек, попытался их разнять, Боденко откусил ему нос.
Вот такое происшествие…
Глава десятая
Мораль
Аборты, любовь и проституция. — На что тратить половую энергию? — Разводы и алименты. — Влияние нэпа. — «Клуб сумасшедших». — «Юровщина». — «Альтшуллеровщина». — Борьба с мещанством. — Мода. — Чистота и гигиена. — Интеллигенция. — Есть ли бог на Марсе? — Красная свадьба. — Клуб в храме «Старого Пимена». — Вопросы лектору. — Новые моральные ценности. — Страх как примета времени. — Что такое советский человек? — Нужен ли нам Ремарк? — Анекдоты и шутки. — Евреи и антисемитизм. — Пережитки прошлого. — Новые люди.
В 1917 году в России началась новая жизнь, пришла иная мораль. Во многом это была мораль старая, только сложилась она не в эксплуатирующих, а в эксплуатируемых массах. Простой человек и до революции уважал труд, честность, скромность. Новый строй выбрасывал на свалку алчность, корысть, продажность, взаимную между людьми ненависть по расовым, религиозным и национальным признакам.
Революция дала немало прекрасных примеров самопожертвования во имя всеобщего блага. Эти люди смотрели с портретов, названий улиц и площадей на своих современников и потомков немигающим взглядом, вопрошая: «А ты что сделал для освобождения человечества?» — и чистые души, как и во все времена, вытягивались в струнку, трепетали, готовые на подвиг и самопожертвование. Ну а души не столь возвышенные старались отвернуться и не видеть пылающего взора павших бойцов. Немало было и таких, которым вообще все эти жертвы и подвиги были чужды. И чем дальше отдалялась революция, тем тускнее становился взор ее героев. Рядом с моралью революции, моралью классовой борьбы, наконец, моралью официальной, государственной, поставляемой обществу для ежедневного пользования агитпропом (в партийных органах были отделы агитации и пропаганды), существовала другая, будничная и повседневная мораль, формируемая накопленными традициями, привычками и условиями жизни.
Философствовать по поводу морали можно без конца. Можно восхвалять новую мораль, можно ее ниспровергать. Можно сравнивать коммунистическую идеологию с христианством, фашизмом и пр. Можно позавидовать религии в том, что она обещает рай на небе, а не на земле, что на земле она дает человеку лишь правила поведения, а коммунизм и фашизм — ставят задачи для достижения практических, земных целей. Получается же, что цель остается недосягаемой, а принцип «цель оправдывает средства» достижения цели не гарантирует и приводит к конфузу.
Пытливая человеческая мысль, наверное, тем и прекрасна, что ни перед чем не останавливается, является самым созидающим и самым разрушительным орудием на свете. Какой-нибудь диктатор и врагов уничтожит, и оппозицию, и режим установит жестокий, но наступит момент — появится один человечек, другой, третий, которые начнут думать, искать ответы на вопросы и постепенно подвергать сомнениям духовные ценности, провозглашенные тираном святыми и незыблемыми. Проходит время, и монолиты нерушимых стен рушатся, став трухлявыми, как прогнивший пень. Жизнь не спрашивает: хорошо это или плохо, она просто идет и идет, ни перед чем не останавливаясь, опровергая своим течением всяческие законы и установления. Чем был бы мир, развивающийся по указанию даже самого умного начальства? Лужайкой в райских кущах, загоном для скота? Человек ведь и сам не знает, чего он хочет, кроме двух вещей: жить и любить.
В тиши разрухи и грохоте первых пятилеток молодых занимал и половой вопрос. Революция изменила взгляд на женщину и на ее права. Фантазии освобожденного разума доводили революционеров в области половых отношений до крайностей: от уважения к женщине как к боевому товарищу до общего пользования ею. Сватовство, согласие родителей на брак, различия в вероисповедании и национальности между женихом и невестой объявлялись низложенными. Аборт перестал быть «страшной тайной» и «грехом». Разрешение на него можно было получить в любом райздраве (район ном отделе здравоохранения исполкома). Уже в начале двадцатых при Мосздраве была организована специальная комиссия по изучению противозачаточных средств. На женщин, получающих их, имелись специальные регистрационные карточки. Но то ли женщины не хотели, чтобы их учитывали, то ли средства были не очень надежными, деторождаемость в СССР по-прежнему регулировалась способами, выдуманными еще до исторического материализма.
Аборты в Москве в конце двадцатых — начале тридцатых годов стоили от 25 до 350 рублей. Делали их как врачи в домашних условиях, так и бабки-повитухи.
В Марьиной Роще, например, в двадцатые годы жила такая повитуха по прозвищу «Бутыриха». Было ей тогда за семьдесят. Имела она девятнадцать детей, лечила от разных болезней. Могла и кости вправлять, и роды принимать, и аборты делать. Крепкая была старуха. В 1924 году за аборты ее осудили и дали год лишения свободы, но говорили, что, выйдя на свободу, она дела своего не бросила, да и трудно было бросить — клиенты одолевали.