Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы
Шрифт:
На другом вечере дети показали «Весенний этюд», инсценировав дуэт Мендельсона «В долине ландыш прозвенел».
И все это происходило в промерзших, холодных школах, на полах которых днем ложились тени наклеенных на окна бумажных крестов, по вечерам горел тусклый свет, а в уборных стояли никогда не просыхающие лужи.
Проходили праздники, наступали будни голодные, как строгая диета, и серые, как асфальт. Когда какой-нибудь ученик на переменке начинал жевать, к нему обязательно кто-нибудь обращался со словами «Оставь!» или «Дай куснуть!». Чему удивляться? Дети военных и послевоенных лет привыкли к тому, что были голодны. В сохранившихся до нас протоколах педсоветов можно найти портреты некоторых из них, набросанные в нескольких словах их учителей. Вот некоторые из них: «Ученик Ляхов прибыл из деревни, отец погиб на фронте,
Бедность порой была действительно ужасающей. Дети ходили без перчаток и галош, отмораживая себе руки и ноги. Государство, как могло, детям помогало. Ученикам из бедных семей выдавали ордера на дешевую одежду, на галоши, валенки, пальто, ботинки, полуботинки и пр. Но и эта одежда была для некоторых слишком дорогой. Они возвращали ордера в школу. Для многих выдача ордеров казалась насмешкой. По ним предлагали одежду на пяти-шестилетних малышей. Но и выданная по размеру обувь и одежда были низкого качества и совсем не того сорта: вместо кожаной обуви давали кирзовую или парусиновую, вместо полушерстяных платьев – платья из бумажной вигони. Так что туалеты выбирать не приходилось. Ходили в школу кто во что горазд. Но как ни экономили на одежде, мальчишки любого класса носили брюки. Ходить в коротких штанишках считалось неприличным. Дети донашивали одежду родителей, старших братьев и сестер. Некоторые носили шлемы танкистов, красноармейские буденовки, вместо портфелей – офицерские полевые сумки, а то и просто перевязывали учебники и тетради ремнем. Одежду перешивали, перелицовывали, штопали, на нее ставили заплаты, ее перекрашивали.
О своих учениках, мальчишках того времени, одна из лучших учительниц Москвы Надежда Дмитриевна Покровская, преподававшая в школе № 193 на Божедомке, написала коротенькие воспоминания. По ее описаниям мы теперь можем представить себе некоторых из них. «Вот главный хулиган, Борис Медведев, – писала Покровская, – ему четырнадцать лет. Семья спекулирует, сестра легкого поведения. Как-то принес в школу фотоаппарат, „Лейку“, чтобы снять молоденькую учительницу и приделать ее головку к обнаженному женскому торсу. От него то махоркой попахивало, то водкой. Кончилось тем, что его застали за выворачиванием лампочек в бомбоубежище. В конце концов из школы его исключили… Вот жирный откормленный Бурмин, единственный сын вполне добропорядочных родителей. Мальчики бьют его смертным боем… Раздражает его откормленность, лень и распущенность. Ходит по классу, а на замечание отвечает: „А что, я ничего не делаю“. Вечно просит выйти, возвращаясь в класс, застегивает брюки, а на замечание опять отвечает: „А что я делаю?“ В четверти у него двойки. На все мольбы родителей назвать фамилии тех, кто его бьет, с гордостью отвечает: „Бурмин не мент и доносить не будет“„. Как-то один ответственный работник по фамилии Зайцев привел в эту школу своего сына и попросил принять его „для оздоровления“. Юного оболтуса отдали на перевоспитание Покровской. «Не было шалости, – писала Надежда Дмитриевна, – в которой бы не участвовал Зайцев… То мальчишки поломали учительский стол, то принесли кишку от противогаза и полили весь класс“.
Но все эти шалости носили дикий, неорганизованный характер. Положение изменилось, когда в класс поступил Леонид Пересторонин, цирковой акробат из группы Кио, «голубоглазый, на вид приятный мальчик с чубчиком и со всеми повадками циркового льва…». Все мальчишки вдруг заходили колесом, а все учебники оказались продырявленными и, как тарелки, вертелись на палках, специально принесенных в школу. Пересторонин работал в цирке в две смены и не мог готовить уроки. «Мой львенок, – отмечала Надежда Дмитриевна, – ходил в пальто реглан и в
Леня Пересторонин всю жизнь был акробатом, гастролировал по нашей стране и даже по Англии, а потом осел в Харькове. Там и затерялись его следы.
Да, разные это были люди, по-разному сложились их судьбы.
Одно бесспорно. Унесли они с собой в жизнь все то доброе, что вложила в их души Надежда Дмитриевна. На «классном часе», который проводился еженедельно, она обычно спрашивала: «А кто из вас проявил сердечность?» И не было случая, чтобы кто-нибудь из учеников не встал и не сказал, например: «Бабушка везла дрова, ей было трудно, и я ей помог», «А я спас кошку» или еще что-нибудь в этом духе.
Директор той, 193-й школы Сметанин как-то даже воспользовался доброй славой своей учительницы. Когда к нему обратился один «очень почтенный человек» с просьбой перевести в его школу внука и выяснилось, что он помогает Александрову (руководителю Краснознаменного ансамбля Красной армии. – Г. А.) руководить хором, Сметанин не растерялся и сказал: «Устройте мне струнный оркестр». «Почтенный человек» устроил, и вскоре в школе зазвучала собственная музыка.
Что ж, руководителям школ приходилось использовать свое служебное положение, чтобы что-нибудь достать для школы… Школы нуждались во многом. Им, как всегда, не хватало учебников, школьно-письменных принадлежностей, в частности тетрадей. Для того чтобы как-то отпугивать спекулянтов, на последней странице обложки тонкой тетрадки, рядом с ценой 18 копеек, было напечатано и подчеркнуто: «Продажа по цене выше обозначенной карается по закону».
Не хватало московским детям и самих школ. Для занятий физикой и химией в некоторых из них приспособили даже лестничные клетки.
Особым днем в жизни выпускников московских школ был день написания экзаменационного сочинения. Все десятиклассники Москвы писали его в один и тот же день. В послевоенные годы в Москве даже стала складываться традиция, когда на площади Пушкина собирались выпускники и их родители и вели оживленную беседу о темах предстоящего сочинения. Каждый хотел узнать их и строил всевозможные предположения на этот счет. Время от времени на площади появлялись личности, которые знали их совершенно точно, чуть ли не от заведующего Мосгороно или заместителя министра. Вокруг них сразу образовывалась толпа.
На выпускных экзаменах 1945 года десятиклассники писали сочинения на темы: «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы», «Уж и есть за что, Русь могучая, полюбить тебя, назвать матерью», «Русские женщины по Некрасову», «Чем дорог Чехов советскому читателю».
В 1946 году на выпускном экзамене в десятых классах были предложены три темы: одна по роману Горького «Мать», другая – по «Слову о полку Игореве» и третья – свободная: «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы». Оказалось, что последнюю тему выбрали немногие. Так же и в 1947 году ученики восьмого класса предпочли писать сочинения на темы: «Барская Москва» и «Характеристика Митрофанушки», а не на тему «Как я понимаю дружбу и товарищество».
Свободные темы школьники вообще предпочитали избегать. То ли потому, что по ним шпаргалок не было, то ли потому, что рисковать не хотели. По «Горю от ума» Грибоедова писали сочинения на темы: «Роковая ошибка Софьи Павловны», «Муж-мальчик, муж-слуга» или «Покойники, которых забыли похоронить». А когда один мальчик поставил эпиграфом к своему сочинению фразу Чацкого «Я езжу к женщинам, да только не за этим», то ему чуть двойку не влепили. Молодой учительнице в этой фразе будущего декабриста послышалось нечто сомнительное, и она к тому же никак не могла найти для себя ответ на вопрос: «Зачем Чацкому было ездить к женщинам, если не за этим?»
Бывало, что темами школьных сочинений становились спектакли и кинофильмы, на которые водили свои классы преподаватели. Так, после просмотра фильма «Сын полка» ученики писали сочинение на тему «Ваня Солнцев – маленький патриот». О высоко идейной тематике сочинений тех лет говорят такие темы: «Кто у нас считается героем», «Героизм советского народа», «Да будь я и негром преклонных годов, и то без унынья и лени я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин», «Народу русскому пределы не поставлены», «Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм» и др.