Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

Кокорев Андрей Олегович

«Как теперь помню, была у „Яра“ лет 25—30 назад Пелагея Ефимовна, красавица-цыганка, за которой стал ухаживать П-н, кавказский помещик и георгиевский кавалер, вообще – красавец-мужчина.

А тут, как назло, в эту же Пелагею Ефимовну влюбляется А.В.К. [161] , первостатейный миллионер и все такое.

Оба влюблены – и вот пошло у них соревнование. Как завладеть сердцем красавицы Поли?

К. устраивает ужин человек на пять,

не больше. Ну, там, выписал из Парижа по телеграфу всевозможные деликатесы, из Италии – вагон цветов, которыми сам Вальц декорировал весь сад... Со всех сторон иллюминация, гремит оркестр Рябова... Лабутинские тройки...

161

Скорее всего, имеется в виду Анатолий Васильевич Коншин, сделавший миллионы на откупах и прозванный в Москве за любовь к цыганам «Цыганским Коншиным».

И так распорядился К.: как покажется тройка с ямщиком Романом Савельичем, – это, значит, самое Полю везут. Дежурный даст сигнал ракетой – зажигать приготовленную по всему пути и в саду иллюминацию.

– Ну, приехали. Сейчас хоры, во главе с Федором Соколовым и цыганкой Марией Васильевной... Так ведь двое суток длился пир и обошелся он К-у тысяч в 25.

Помню, за ужином К. увидал на Поле драгоценную брошь, подаренную ей его соперником П-м, сорвал он с нее эту брошь, растоптал ногами, а на следующий день прислал Поле парюру тысяч в двадцать.

Вот как кутили в те времена!

А в карты какую, бывало, здесь же во время ужина вели игру?! До ста тысяч бывало в банке... А как запретили игру в карты, один из компании, Н. Н. Дм-в, предложил другую игру: стрельбу в цель из воздушных пистолетов. Компания согласилась, и вот стали заниматься стрельбой в цель: по тысяче рублей за лучший выстрел. Таким-то манером этот самый Дм-в, бывши отличным стрелком, выиграл у К. целое состояние. [...]

Однажды, помню, засиделись у «Яра». То есть как засиделись? Сидели трое суток и – «засиделись». И тут К. придумал: идти с оркестром от «Яра» к «Мавритании». Оркестр шел впереди и играл церемониальный марш (это в седьмом часу утра!), затем следовала вся компания, а позади в парах шествовали официанты и несли шампанское.

И в «Мавритании» – снова пир. Привезли знаменитую Марию Васильевну, Соколова, Петра Осиповича и Ивана Антоновича, знаменитого цыганского баритона.

Так ведь что это было?! Был тогда такой пианист, Софрус Гердаль; его особенно любил К., потому он играл «любимые песни Поли». Притащили и Софруса.

– Играй!

– Нот нету.

– Вот тебе ноты! – крикнул К. и выложил ему на фортепиано десять сотенных.

Бывали и курьезы.

За этой самой Полей стал приударять какой-то приезжий.

Вот он однажды устроил грандиозный ужин и пригласил всю компанию. Приревновал его К. и стал думать, как бы ему досадить за его поползновения на Полю. И придумал «месть».

За ужином, который этот приезжий устроил в честь Поли, все присутствовавшие, по предложению К., устроили соревнование: стали лить из бутылок вино со второго этажа на землю. Часа четыре длилась эта поливка улицы вином, причем К. велел подавать самые дорогие вина.

– К чему вы, собственно, это делали? – спросил я уже после, когда возвращались домой, у К.

– Наказать хотел этого приезжего. Он ведь должен

был заплатить за все вылитое вино.

А приезжий, должен вам заметить, и глазом не моргнул. Только и сказал:

– Что же вы, господа, так скоро прекратили вашу потеху? Продолжайте выливать вино, потому что я ассигновал на это самое дело сто тысяч целковых.

Да, были люди в наше время... »

Автор одного из обозрений московской жизни начала XX века с иронией отмечал: «...нет более кутежей прежнего размаха. На Святочной неделе всего лишь один заезжий из Сибири купец погулял широко, раздав, кроме всего прочего, каждой хористке по сто рублей».

Любителей «гульнуть» в ресторанах с размахом в Москве называли «широкими натурами». Под этим выражением подразумевалась готовность посетителя за деньги доставить себе любое удовольствие. Один мог в одиночестве пить самое лучшее шампанское, а потом вдруг схватить очередную бутылку, принесенную официантом, и запустить ее в зеркало. После вынуть бумажник и спокойно спросить подскочившего к нему распорядителя: «Сколько?»

На смену привычному развлечению замоскворецких «Титов Титычей» мазать официантам лица горчицей пришли другие «шутки»: например, выталкивание из кабинета в общий зал раздетой догола «демимоденки» или игра в «сардинки». Это когда в рояль опорожняли бутылки с шампанским и вытряхивали из коробок сардины.

Весельчаки-эстеты практиковали смакование «особого блюда». Суть забавы состояла в том, что лакеи вносили в кабинет огромный поднос, на котором среди цветов, зелени и холодных закусок лежала голая женщина. «Когда ставили эту „экзотику“ на стол, – передавал Е. П. Иванов рассказ официанта, – начиналась дикая вакханалия. Стриженные в кружок длиннобородые „первогильдейцы“ в сюртуках, почти достигавших пят, и в сапогах „бутылками“, приходили в неистовый восторг, кричали „ура“, пили шампанское и старались перещеголять друг друга в щедрости. Под гром оркестра засыпали „Венеру“ кредитками, поливали вином и т.п., наперебой закусывая окружавшими ее яствами. Так продолжалось час, два и более».

Специфическая обстановка ресторана «Стрельна», представлявшего собой нечто вроде тропического сада, подвигала «широкие натуры» на поступки особого рода. По рассказу

Н. А. Варенцова, купец Павлов, уже не зная, чем проявить свою удаль перед собутыльниками, приказал подать ему поварской нож и срубил большую пальму. Владелец ресторана не препятствовал, а, наоборот, был даже весьма доволен. Ему все равно пришлось бы рубить это дерево, упиравшееся верхушкой в стеклянный потолок. А так и гость потешился, заплатив ресторатору 5 000 руб., и полезное дело было сделано.

Вообще, в отличие от «Яра», «Стрельна» считалась более тихим местом, куда можно было прийти с семейством. Столики уютно располагались среди тропической зелени, роль кабинетов играли беседки, а в бассейне с фонтаном плавали живые стерляди. Закрывался этот ресторан раньше, поэтому особо упорные гуляки перебирались из него в «Яръ». На лето «Стрельну» закрывали, а посетителей принимала ее «сестра» – «Мавритания».

«В саду этого ресторана, – описывал А. А. Осипов, – раскинуто множество отдельных павильонов, где можно и уютно посидеть, и побеседовать за бутылкой вина. Сколько здесь было совершено дел, сколько обдумано различных предприятий, которыми обогатилась потом Москва. И здесь опять играет оркестр, но аккорды его доносятся издалека, мягко, и им вторят шелестом своей листвы деревья парка, где уже нет никого из гуляющих, разве только звездочкой промчится фонарик запоздавшего велосипедиста».