Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного
Шрифт:
«Четверть» была поначалу поручена дьяку Фёдору Рылову, но уже с лета 1566 года в ней появился новый дьяк Дружина Володимеров; он подписал грамоты о зачислении в опричнину «именитых людей» Строгановых и их вотчин — Соли Вычегодской и земель по реке Чусовой. Скоро он стал главным начальником «четверти». Как и другие крупные приказные деятели того времени, Дружина являлся универсальным специалистом — ему довелось служить и по дипломатической части, а в опричнине он не только возглавлял важнейшее финансовое учреждение, но и разбирал местнические дела воевод И. Д. Колодки-Плещеева и князя Д. И. Хворостинина. Но главной его обязанностью оставалось взыскание «четвертных» и других доходов с «опричного» населения, в том числе получение от «земщины» стотысячного чрезвычайного налога
Сам дьяк, конечно, никого на правёж (когда неплательщика били палками по ногам) не ставил — для этого вполне годились опричники во главе с Басаргой Леонтьевым, лихо выбивавшие платежи с населения поморских волостей Кольского полуострова. Память об этом опричном погроме долго сохранялась у его современников, которые ставили его в один ряд с самыми страшными стихийными бедствиями. Даже в официальных документах писцы признавали: «…Запустели Керецкои волости дворы и места дворовые пустые и тони и варницы и всякие угодья от лета 76-го (1568. — И.К., А.Б.) году от лихова поветрья и от голоду и от Босаргина правежу». Но, должно быть, уж слишком большим был ущерб, так что в 1569 году начальник опричной «четверти» всё-таки был смещён. Но допустивший опустошение богатых северных промысловых угодий Дружина Володимеров легко отделался — перешёл на службу в земщину, где вскоре занял место дьяка Разбойного приказа, требовавшее соответствующей квалификации по части сыска и наказания преступников.
«Четвертью» стал командовать другой дьяк, Иван Курган Васильев сын Лапин, перед тем неудачно съездивший в Швецию в составе посольства боярина И. М. Воронцова и В. И. Наумова (после свержения короля Эрика XIV и воцарения его брата Юхана русские послы были арестованы и ограблены практически до нитки — «в одних сорочках поставили»). Можно считать опричными служащими и посланных в Лондон в 1569 году дьяка Семена Савостьянова и подьячего Андрея Григорьева, поскольку именно слобода ведала отношениями с Англией, а дьяк Курган Лапин наблюдал за торгом английской Московской компании.
Дьяк Андрей Васильевич Шерефединов в 60-х годах XVI века довольно долгое время состоял на посольской службе, а в феврале 1570 года был отправлен в Смоленск навстречу литовским послам. По возвращении он, по сведениям разрядных книг, был записан в поход 1571/72 года на «свицкие немцы» (то есть шведов. — И.К., А.Б.) как дьяк «из земского», а во время второго похода Грозного (1572/73) оставался в Москве на земском дворе, то есть являлся одним из главных лиц, чьей обязанностью было поддерживать порядок в столице. Вскоре, однако, он перешёл на службу по «дворовому» ведомству, стал дьяком «разряду дворового» и сопровождал царя в переездах из одной резиденции в другую. Несколько его однородцев погибли в годы опричнины, и их имена попали в синодики опальных, но сам Шерефединов сохранил доверие государя и выполнял обязанности думного дьяка в «государевом уделе»; датский посол Ульфельдт называет его «канцлером» наравне с думным дьяком в земщине Андреем Щелкаловым.
Его помощник Улан Айгустов был в прямом смысле слова «испытанным»: в феврале 1571 года он был подвергнут пытке и сознался, что «доводил» на земского дьяка Василия Щелкалова «по науку» царского шурина Михаила Темрюковича Черкасского «многие лихие дела». Подьячий поплатился потерей своих земельных владений, но не разделил участь казнённого в том же году Черкасского, а продвинулся по службе и стал во «дворе» вторым дьяком другой Двинской «четверти» — грамотные специалисты были более нужны, чем провинившиеся вельможи.
Опричная приказная бюрократия благополучно пережила саму опричнину и последующие события. Вот только способствовала ли она реализации царской мечты о справедливом правосудии невзирая на лица? Иван IV оправдывал введение «чрезвычайной ситуации» необходимостью искоренить неправду бояр-правителей и злоупотребления судей, но на деле она привела к неслыханному произволу в отношении земцев и попавших в опричнину мужиков-крестьян, творившемуся
В следующем столетии бюрократия утвердилась окончательно. В XVI веке государи бумаг в руки не брали — это считалось «невместным» занятием для их сана. Даже теоретик и писатель Иван Грозный диктовал свои послания; мы не располагаем ни одной написанной им строчкой, и это даже породило сомнения в его авторстве. Через сотню лет ситуация изменилась: у царя Алексея Михайловича (1645–1676) уже появились собственная канцелярия — Приказ великого государя тайных дел, свой кабинет и письменный стол; он не ленился лично проверять расходные ведомости дворцового хозяйства, читал доклады послов и воевод, из-под его пера выходили десятки писем и сотни резолюций.
…А пока царь Иван ставил свой опричный эксперимент и надеялся утвердить великое православное «вольное самодержавство» с помощью своих верных слуг-опричников. Помимо нескольких первостепенных фигур в опричные ряды попадали десятки и сотни российских служилых людей, чьими руками устанавливался опричный порядок
Глава четвёртая
ОПРИЧНЫЙ КОРПУС
Рядовые «кромешного» воинства
Опричные «немцы» в своих сочинениях особо обращали внимание на худородность новых царских слуг. Шлихтинг писал, что Иван поселился в новой резиденции вместе «с многочисленной стаей своих опричников или убийц, которую набрал из подонков разбойников. Именно, если он примечал где-нибудь человека особо дерзкого и преступного, то скоро привлекал его к сообществу и делал слугою своего тиранства и жестокости» {1} . А Таубе и Крузе отмечали бедность многих опричников и щедрость их хозяина: «…если опричник происходил из простого или крестьянского рода и не имел ни пяди земли, то великий князь давал ему тотчас же 100, 200 или 50, 60 и больше гаков [14]земли» {2} .
Буквальное восприятие приведённых выше оценок может создать впечатление чуть ли не проведённой царём в XVI веке социальной революции, когда на смену изгнанным и экспроприированным знатным господам пришли их холопы-«трудящиеся». «…Нищему или косолапому мужику было столько дано, сколько десять таких имело прежде», — возмущались те же Таубе и Крузе. Что же было в действительности?
Конечно, царь Иван Васильевич не притворялся, когда в письме бывшему любимцу-опричнику Ваське Грязному жаловался на то, «что отца нашего и наши князи и бояре нам учали изменяти и мы вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды». Но московский государь, ведущий свой род, согласно официальной теории, от самого римского «кесаря Августа», отнюдь не отличался демократическими убеждениями, «породу» весьма ценил, а «страдниками» (мужиками, крестьянами-работниками) с высоты своего положения считал не только всех своих подданных, но и иных европейских монархов. «А с тобою перелаиваться и на сем свете того горее и нет, и буде похошь перелаиватися, и ты найди себе таковаго же страдника, каков еси сам, с ним и перелаивайся», — пренебрежительно отвечал он в 1573 году шведскому королю Юхану III, чей отец, был, конечно, не крестьянином, а государем, но всё же не «природным», а выборным.