Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
Шрифт:
На разбирательство этого дела явились студент Павел Кистер, поверенный обвиняемого Николай Струков и полицмейстер Поль в качестве свидетеля, который, явившись за несколько минут до начала разбирательства, был отпущен судьей, объявившем ему, что разбирательство по этому делу по неподсудности оного не состоится. Затем судья вызвал обвинителя и поверенного обвиняемого.
СУДЬЯ. Разбирательства по этому делу не будет, так как я его признаю неподсудным себе.
КИСТЕР. Прошу вас, господин судья, прочитать поданную мною жалобу.
СУДЬЯ. Я читал уже.
СТРУКОВ. Я также прошу вас, господин судья, прочесть жалобу господина Кистера, потому что мне неизвестно,
Судья читает жалобу, содержание которой приведено выше.
СТРУКОВ. Дело это я считаю неподсудным мировым учреждениям на основании 219-й и следующих за нею статей Уголовного судопроизводства, так как доверитель мой князь Урусов находится на действительной службе.
СУДЬЯ ( прочитав 219-ю статью). Исключение из этой статьи допускается лишь в том случае, когда является несколько обвиняемых. Здесь обвиняемый один, поэтому я и определил: так как обвиняемый князь Федор Михайлович Урусов — гвардии штабс-ротмистр и адъютант при генерал-губернаторе, то согласно вышеозначенной 219-й статьи Устава уголовного суда признаю дело это себе неподсудным.
КИСТЕР. Прошу вас, господин судья, поместить в протоколе, что вы до начала разбирательства по настоящему делу и до выслушивания сторон отпустили свидетеля полицмейстера Поля.
СУДЬЯ. Это вовсе не относится к делу. Я имел право и совсем не вызывать свидетелей.
Полунощные картежники
С 7 на 8 июля 1869 года в 12 часов ночи заведующий Даниловской слободой Москвы господин Уклонский, проходя с двумя полицейскими унтер-офицерами, заметил, что сквозь щель оконной ставни питейного заведения цехового Никифора Савинова пробивается свет. Подойдя к окну, они увидели в щель ставни сидящих за столом самого Савинова, унтер-офицера Новикова и крестьянина Вавилова, которые играли в трынку. На столе лежали деньги, медь и серебро, и стояла водка. Тогда они подошли к дверям кабака и стали требовать, чтобы им отперли. Огонь в минуту погас. Жена Савинова отворила дверь и спросила: «Что вам угодно?» Полиция вошла в заведение. Зажгли огонь. Кроме хозяина и хозяйки в заведении, на первый взгляд, никого не было. Но, подняв перину, полиция увидела унтер-офицера Новикова. Другой игрок был отыскан на печке. Тотчас на месте составили акт.
Судья, вызвав Савинова, спросил его: признает ли он себя виновным в том, что в ночь с 7 на 8 июля завел картежную игру в своем заведении?
САВИНОВ ( весь трясется). Играли-с, ваше благородие, сиятельство. Играли-с вдвоем с Вавиловым.
СУДЬЯ. А Новиков играл?
САВИНОВ. Никак нет-с. Он пришел часов в одиннадцать, выпил, а в карты не играл. Играли мы с Вавиловым, только не на деньги, а на косушку водки.
Вавилов показал, что, действительно, они играли в карты, кроме Новикова. Только в дураки, а не в три листа.
СУДЬЯ. Не припомните ли, по скольку карт сдавали?
ВАВИЛОВ. По четыре.
СУДЬЯ. Да вы, наверное, никогда в дурака и не играли?
ВАВИЛОВ. Никогда, ваше благородие. В жизнь мою карт в руки не брал.
СУДЬЯ. Как же, вы говорите сами, что играли в дурака с Савиновым?
ВАВИЛОВ. Это точно-с, что играли. Только на две косушки.
СУДЬЯ. Ну, хорошо. А когда пришел Новиков, играл ли он с вами в карты?
ВАВИЛОВ. Играл ли он, не упомню. А пришел эдак в часов двенадцать, ночью.
СУДЬЯ. Заведение еще было отперто?
ВАВИЛОВ. Никак нет-с, заперто было.
СУДЬЯ. Каким же образом вошел
ВАВИЛОВ. Это уж вашему здоровью не могу сказать. Должно быть, заведение было отперто.
Новиков показал, что пришел к Савинову в 11 часов вечера. В дурачка сначала играли Савинов с Вавиловым, а потом и он, Новиков, подвыпивши, присоединился к ним. Играли не на деньги, а на водку. Деньги, может, и лежали на столе, но этого он не припомнит.
Судья определил оштрафовать цехового Савинова на 40 рублей, а в случае несостоятельности к платежу подвергнуть аресту на десять дней. Савинов на это решение изъявил удовольствие.
Посягательство на личную свободу
Дворянин Николай Николаевич Дурново принес мировому судье Александровского участка Москвы жалобу, суть которой в том, что 14 июля 1869 года, в три часа пополудни он проходил мимо дома синодальных певчих на Большой Никитской улице и, увидев во дворе одного из певчих, просил его передать своему знакомому, регенту хора господину Звереву девяносто седьмой номер «Петербургской газеты». Потом господин Дурново отправился в соседнюю колониальную лавку купца Морозова, куда вслед за ним вошел дядька малолетних певчих унтер-офицер Федор Андреевич Панкратьев и объявил, что не выпустит господина Дурново из лавки, потому что синодальный прокурор надворный советник Потемкин приказал его задержать. Не желая подчиниться произволу частного лица, господин Дурново хотел выйти из лавки, но Панкратьев взял его за рукав и удержал. Господин Дурново все-таки освободился и ушел в палисадник, где сел на скамью под тенью кустарника. Панкратьев между тем созвал городовых и препроводил господина Дурново в квартал, где надзиратель 2-го квартала Тверской части господин Катарский объяснил ему, что господин Потемкин сказал, что господин Дурново печатает в газетах «Русский» и «Петербургская газета» возмутительные статьи и просил задержать его. Обо всем этом был составлен акт.
В конце своей жалобы господин Дурново написал: «Я не нахожу никакого смысла в предлоге к аресту человека за то, что он помещал в газетах статьи, и потому прошу поступить с Панкратьевым на основании 142-й статьи Устава о наказаниях».
Панкратьев виновным себя не признал. Поверенный обвинителя князь Урусов объяснил, что обвиняет Панкратова в самоуправстве — проступке, предусмотренном 142-й статьей Устава о наказаниях, не различая того, действовал ли он по личному побуждению или по приказанию господина синодального прокурора.
ПАНКРАТЬЕВ. Самоуправства, ваше высокоблагородие, никакого не было. Господин Дурново очень часто ходил к нам и возмущал малолетних певчих против начальства разными словами. А я, дядька, приставлен смотреть за ними. Ну, я и попросил полицию арестовать господина Дурново. Прежде я говорил ему, чтобы он не ходил к нам. Он перестал ходить, а стал подсылать разносчиков с такими газетами, где был вред для нашего прокурора. Что же тут было делать!
СУДЬЯ. Расскажите подробнее все обстоятельства этого дела.
ПАНКРАТЬЕВ. Никаких, ваше высокоблагородие, обстоятельств нету. Просто, стою я на дворе — и дети тут гуляли. Вдруг является господин Дурново и сует газету одному мальчику. Тот, известное дело, взять побоялся. Тогда господин Дурново бросил эту газету на землю и сказал: «Вот вам». А потом убежал. Я погнался за ним, потому что газета, брошенная им, была очень вредна для прокурора, и нашел его в лавке Морозова. Он бросился через задний ход в палисадник и спрятался в кустах. Там я его и взял и представил квартальному.