Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
Шрифт:
СУДЬЯ. Господин Дурново побежал от вас или просто пошел?
ПАНКРАТЬЕВ. Это уж не могу доложить вам в точности.
СУДЬЯ. Какое же вы имели право его задержать?
ПАНКРАТЬЕВ. А, значит, начальство приказало!
КНЯЗЬ УРУСОВ. С какой целью вы задержали Дурново?
ПАНКРАТЬЕВ. Никакой цели-с тут не было, а доложу вам, просто приказано было отправить его в квартал.
КНЯЗЬ УРУСОВ. Скажите, кроме наблюдения за малолетними певчими, вы обязаны также наблюдать и за посторонними лицами?
ПАНКРАТЬЕВ. Так точно-с. К нам на двор
Свидетель со стороны обвинения приказчик господина Морозова Иван Кузьмин показал, что господин Дурново вошел, а не вбежал к ним в лавку. Почти вслед за ним явился Панкратьев и, встав на пороге, сказал ему: «Вы бросили к нам "Петербургскую газету". За это я вас отсюда не выпущу». Брал ли Панкратьев господина Дурново за рукав, этого он, свидетель, не видел, ибо все время стоял за прилавком.
КНЯЗЬ УРУСОВ ( судье). Я покорнейше прошу вас прочитать полицейский акт. Доверитель мой сообщил мне, что показания, данные господином Кузьминым в полиции и здесь, различны.
СУДЬЯ. Акт этот вовсе не относится к настоящему делу, а потому я считаю излишним зачитывать его.
КНЯЗЬ УРУСОВ. Но в акте, как заявил мой клиент, находится описание происшествия 14 июля и также показания об этом господина Кузьмина.
СУДЬЯ. Но ведь господин Кузьмин налицо.
КНЯЗЬ УРУСОВ. Да. Только между первым и вторым показаниями есть разница. ( Кузьмину.) Вы давали показания при составлении в полиции акта?
КУЗЬМИН. Давал-с. А как господин Панкратьев брал господина Дурново за рукав, не видел.
КНЯЗЬ УРУСОВ. Противоречие в показаниях одного и того же лица может быть вовсе не умышленное, но случайное. Поэтому я и прошу прочитать ту часть акта, где содержится показание господина Кузьмина.
СУДЬЯ. Я считаю показание свидетеля гораздо важнее чтения акта, тем более что акты эти пишутся иногда безграмотно.
КНЯЗЬ УРУСОВ. Речь идет о проступке, заявленном полиции, почему и был составлен этот акт.
СУДЬЯ. Нет, это вовсе по-другому. Впрочем, я и сам не прочел хорошенько акта.
КНЯЗЬ УРУСОВ. Потому-то я и прошу вас прочитать. Тем более что акт этот имеет признаки официального документа, в нем содержатся все обстоятельства разбираемого дела и на основании…
СУДЬЯ ( перебивает). Я прошу вас выслушать мое постановление по вашему вопросу: «Относительно заявления поверенного обвинителя о прочтении полицейского акта, я полагаю ему в этом отказать».
Михаил Сперанский, свидетель со стороны обвиняемого, показал, что 14 июля, находясь во дворе у крыльца, услыхал, как певчие мальчики закричали: «Николай Николаевич прошел!» И увидел, что последний, то есть Н. Н. Дурново, бросил им газету, которую один из мальчиков поднял и отдал дядьке Панкратьеву.
КНЯЗЬ УРУСОВ. Вы знаете, что Панкратьеву было велено задержать Дурново?
СПЕРАНСКИЙ. Нет-с.
КНЯЗЬ УРУСОВ ( судье). Господин Дурново
Затем князь Урусов произнес краткую обвинительную речь, которую закончил следующими словами: «В настоящем мелком случае важно лишь одно то, что личная свобода должна быть неприкосновенна и всякое посягательство на нее, большое или малое, должно быть преследуемо законом, который один только властен ограничивать свободу».
Судья же постановил считать унтер-офицера Панкратьева по суду оправданным, на каковое решение господин Дурново изъявил неудовольствие.
Фальшивые деньги
Мировой судья Серпуховского участка Москвы 18 июля 1869 года зачитал акт об обвинении в намерении сбыть два фальшивых кредитных билета крестьянина Подольского уезда Московской губернии Матвея Федорова Алферова, 22 лет.
При полицейском дознании Алферов показал, что эти деньги получил при расчете от хозяина, мучного торговца Кашмирова. Свидетелями от обвинения были солдатка Прасковья Дементьева, цеховой Николай Павлов и полицейский унтер-офицер Фадеев.
СУДЬЯ ( Алферову). Расскажите, как было дело.
АЛФЕРОВ. 29 июня взял я у хозяина расчет 80 рублей и отправился к себе в деревню — жениться. Семьдесят рублей истратил на свадьбу, а с остальными отправился обратно в Москву. В Даниловой слободе завернул в кабак и, выпимши там, охмелел. Где получил фальшивые бумажки, не помню — очень уж был пьян. Показавши в полиции, что эти бумажки дал мне хозяин, я соврал от страха, так как ни в каких худых делах не попадался.
Судья приступил к опросу свидетелей.
ДЕМЕНТЬЕВА. У меня съестная лавка в Даниловке. В Казанскую, немного после вечерень, приходит ко мне вот этот молодец. Сторговал пару селедок и дает мне целковый — бумажку. Говорю: почтенный, денег-то у меня нет на сдачу. Он мне и говорит: ты, пожалуй, оставь эту бумажку у себя, а мне дай за нее хоть два двугривенных. Тут меня и взяло сумление.
СУДЬЯ ( показывает Дементьевой целковый). Не эту ли бумажку он давал?
ДЕМЕНТЬЕВА. Эту, эту самую, ваше благородие, так она и была в рамочке.
СУДЬЯ. Был ли в это время Алферов пьян?
ДЕМЕНТЬЕВА. Ни в одном глазу, батюшка. Вот как сейчас перед Богом.
СУДЬЯ ( Алферову). Не можете ли вы доказать чем-нибудь, что она лжет?
Алферов молчит.
Другой свидетель, Николай Павлов, пояснил, что тоже торгует в съестной палатке в Даниловской слободе.
ПАВЛОВ. Алферов вошел к нам в палатку часов в пять или шесть, после вечерни. Спросил себе на 10 копеек вареной говядины, вынул бумажку в 5 рублей и спросил сдачи. Мы, посмотрев бумажку, сказали, что она не годится, и говядины ему не отпустили. Так он и ушел. Был он трезвым.