Повседневная жизнь «русского» Китая
Шрифт:
«Во время пребывания Шаляпина в Харбине произошел один эпизод, давший повод поднять целую дискуссию на страницах харбинской русской прессы, — рассказывает И. Пасынков. — В Харбине было много благотворительных организаций, нуждавшихся в средствах. Они обратились к Шаляпину с просьбой дать благотворительный концерт «в пользу бедных», на что, якобы, он ответил, что «бесплатно поют только птички Божии». Такой ответ вызвал бурю среди русской эмиграции, и она разделилась на две группы: за и против Шаляпина. Мы, гимназисты, также приняли горячее участие в дискуссии, направили свои статьи в газету «Харбинское время» (самая распространенная официальная газета), и все мы, четверо, были на стороне великого певца. А один из нас даже озаглавил свою статью
Однажды в гостиницу «Модерн», где Шаляпин жил затворником, допуская к себе лишь Корнакову, с которой был близко знаком по Москве, прорвались члены Российской фашистской партии. Они стали требовать, чтобы выручка от одного из трех концертов полностью пошла в фонд партии. Грозились в случае несогласия Федора Ивановича сорвать концерты. Шаляпин разозлился, накричал на них и выгнал из номера, швырнув вслед молодчикам мраморное пресс-папье. Не попал, конечно, промахнулся…
Свободное время Федор Иванович любил проводить с Катюшей Корнаковой, как он ее называл. Во время чаепитий они вспоминали былое, обменивались впечатлениями, делились новостями… и, по словам Наталии Ильиной, «забывали о том, что рядом улица, именуемая Китайской, и бегают рикши, и вывески с иероглифами, и весь вообще этот странный маньчжурский, русскими построенный, японцами оккупированный город» простирается вокруг них…
18 сентября 1931 года японская армия оккупировала Мукден, а затем и другие города южной Маньчжурии. Предлогом послужило то, что китайцы взорвали мост над железной дорогой. Через несколько месяцев японцы вошли в Харбин и заняли всю Маньчжурию. Было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го, во главе которого поставили последнего императора Китая, Генри Пу И, свергнутого с престола в 1911 году в возрасте пяти лет. Администрация Чжан Сюэляна была заменена администрацией Маньчжоу-Го, в которой находилось немало «японских советников». В 1932 году правительство Нанкина обратилось в Лигу Наций с жалобой, но результатом явился выход Японии из Лиги Наций и создание другого марионеточного правительства, теперь уже на северо-востоке Китая, находящегося полностью под контролем японцев.
«Итак, жребий был брошен, и 1932 год стал поворотным в истории Маньчжурии, а также Китая и всего мира», — пишет Ольга Ильина-Лаиль.
Новое государство Маньчжоу-Го уже не было той благословенной, спасительной для многих русских эмигрантов Маньчжурией. Японская оккупация все сильнее давала о себе знать, русским становилось жить все труднее, и они уезжали в Шанхай, который казался им раем, — именно там были иностранные концессии, филиалы всемирно известных пароходных, нефтяных фирм, банков, а значит, была возможность устроиться на работу.
Та возможность, которая катастрофически таяла здесь, в Харбине, городе с «руссейшим обликом».
Мы с тобой врагами не добиты,
Но в тупик глухой заведены,
Дня обломка королевской свиты
Короля трагической страны.
Подвиг — это миг самозабвенья,
Огненный полет в ночную высь.
Клятву долголетнего терпенья
Мы
Жизнь диктует новые законы,
Вожаки кричат: «Не отставай!»
Но перед отцовскою иконой
Огонек зажечь не забывай.
Никому нас не переупрямить,
Жизнь борьбой неравною полна.
В эти дни сожжем о прошлом память,
Чтоб не помешала нам она!
Чтоб душа слезой не растекалась,
В мусорную яму сволоку
Нашу эмигрантскую усталость,
Нашу эмигрантскую тоску.
Это стихотворение написано в 1931 году поэтессой-харбинкой Марианной Колосовой. Дочь алтайского священника, убитого воинствующими атеистами, она была тесно связана с «Чураевкой», сочиняла патриотические стихи и удостоилась негласного титула «барда Белой Армии».
Вот еще одно ее стихотворение. Оно датировано 1932 годом.
Во вражский лагерь не каждый пойдет.
Не каждый рискнет головой.
Не знает он — встретит ли солнца восход
И будет ли завтра живой.
Орлиную душу свою он унес
На крыльях отваги в борьбу.
Ушел он в страну громыхающих гроз
Испытывать жизнь и судьбу.
А если вернется, то скоро опять
На подвиг отправится он.
А женское дело — молиться и ждать.
Склоняясь над шелком знамен.
Скрипят под иглою тугие шелка.
Три буквы и крест на шелках.
Пусть будет винтовка верна и легка
В его молодецких руках.
За карие очи, что смотрят во тьму,
За руки, которые мстят.
Молюсь я. Дай, Боже, удачи ему,
И пусть он вернется назад!
Ю. Крузенштерн-Петерец вспоминала о М. Колосовой: «Ёе отталкивали вообще все «левые», и поэтому свои политические симпатии она перенесла на русских фашистов… на крошечную горсточку, оставшуюся около А. Покровского, первого «зачинателя» русского фашизма в Харбине». (А. Покровский был мужем М. Колосовой. — Н. С.) В период японской оккупации Марианна Колосова была выселена из Харбина в Шанхай. Зарабатывала на жизнь тем, что вместе с А. Покровским содержала платную русскую библиотеку. После войны она на Родину не вернулась — слишком жива была в ней память о страданиях отца. Колосова уехала на Филиппины, а оттуда в Чили, где и умерла в 1964 году.
О чем и о ком написаны приведенные выше стихи — гадать сложно, по мы можем предположить, что, по крайней мере, одно из них имеет отношение к тому периоду в истории борьбы «русского» Харбина, который получил название «хождения под проволоку» и был тесно связан с идеологией фашизма, противостоявшего большевизму. Однако оба стихотворения пронизаны любовью к покшгутой Родине, тревогой о ее судьбе и страстным желанием помочь, преодолеть эту судьбу поруганной, раздавленной России.
Сжечь свою память Марианна Колосова так и не смогла.