Повседневная жизнь средневековой Москвы
Шрифт:
Если верить Мейербергу то господствовавшее в русском обществе лицемерие спасало приверженцев развратной жизни от церковного наказания. О сексуальных вольностях русских сообщают и другие иностранные наблюдатели. «Они так преданы плотским удовольствиям и разврату, что некоторые оскверняются гнусным пороком, именуемым у нас содомиею; при этом употребляют не только pueros muliebria pati assuetor [22] (как говорит Курций), но и мужчин, и лошадей. Это обстоятельство доставляет им потом тему для разговоров на пиршествах. Захваченные в таких преступлениях не наказываются у них серьезно… Напившись вина паче меры, они, как необузданные животные, устремляются туда, куда их увлекает распутная страсть», — говорит Олеарий. «Они не прочь бывают и выпить, даже взапуски попивают с своими поклонниками и нередко восхищают у них пальму большей даровитости в этом деле. Но зато падают в изнеможении среди победы. Потому что когда хмель отнимет силу у стыда, они покидают,
22
Дословно — юношей, претерпевающих женское (лат.), то есть привыкших к мужеложству.
Приведем еще два отзыва Петрея: «Все девушки, красивые и знатные, большею частью содержатся взаперти: только и выходу у них, что в церковь в праздник, да еще на свадьбы. У родителей есть довольно причин держать так своих дочерей, потому что они, как и большею частью водится за русскими женщинами, очень склонны к нежному наслаждению, особливо же расположены к иностранцам. <…> Они, а особливо большие бояре и дворяне, делают и большие распутства, содомские грехи, мужчины с мужчинами, да еще и не тайно, а часто на глазах многих лиц, считая для себя честью делать это, не стесняясь и гласно. Часто к ребенку или к молодому человеку они привязываются сильнее, нежели к своим женам. Но это гнусное и ужасное дело, идущее наперекор Богу и его законам, даже наперекор природе и всему человечеству. Всего ужаснее, однако ж, дела их с разными неразумными тварями и скотами: они без всякого различия имеют с ними нечестивое соитие. Да еще и не совестятся хвастать, что делают это часто потому, что их наказывают»{609}.
Англичанин Джордж Тэрбервилл, побывавший в России в 1568 году, посвятил содомии небольшой стишок
Хоть есть у мужика достойная супруга, Он ей предпочитает мужеложца-друга. Он тащит юношей, не дев, к себе в постель. Вот в грех какой его ввергает хмель{610}.Несомненно, в этих отзывах многое приукрашено и преувеличено. Рассмотрев многочисленные упоминания о широком распространении мужеложства в средневековой России, Г.С. Зеленина пришла к выводу, что иностранные авторы, инкриминируя русским широкое практикование гомосексуализма, грешат проецированием на них ряда западноевропейских стереотипов: «…русские с большой вероятностью должны быть виновны в этом пороке, так как они придерживаются неистинной веры, тесно общались и общаются с мусульманами, представителями “порочного Востока”, а также являются типичными варварами со всеми присущими им “скотскими страстями”»{611}. Однако ангажированность иностранных авторов и непонимание ими некоторых русских реалий не могут полностью дезавуировать их свидетельства. Следовательно, в России сосуществовали аскетический моральный кодекс поведения средневекового человека и выходящие за его пределы сексуальная жизнь и сексуальная культура.
Помимо сочинений иностранцев, о распространении гомосексуализма свидетельствуют церковные поучения и исповедные вопросники. Вероятно, наибольшую популярность «содомский грех» получил в середине XVI века, при Иване Грозном. Очевидно, что ему был подвержен и сам царь, мысливший себя учителем всех православных{612}. Не случайно в бурные молодые годы царя Ивана протопоп Сильвестр обращался к нему с призывом к раскаянию: «Аще сотвориши се, искорениши злое се беззаконие, прелюбодеяние, содомский грех, и любовников отлучиши, без труда спасешися, и прежний свой грех оцыстиши, и великий дар от Бога получиши…»{613}
С обличением содомии выступал в середине XVI века и митрополит Макарий. Есть все основания полагать, что гомосексуализм, процветавший при дворе Ивана Грозного, вновь обрел популярность во время краткого пребывания на престоле Лжедмитрия I, столь же необузданного в сексуальных желаниях, как и его мнимый отец. Очевидно, что гомосексуальные связи существовали во всех слоях общества. Стоглав особо предостерегал от этого соблазна монашествующих. Примечательно не только распространение мужеложства, но и популярность этой темы в разговорах. Ю. Крижанич писал: «В России таким отвратительным преступлением просто шутят, и ничего не бывает чаще, чем публично, в шутливых разговорах один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху; недостает только, чтобы при всем народе совершали это преступление». Естественно, иностранцы, на родине которых гомосексуализм жестоко карался, вплоть до смертной казни, были удивлены. Впрочем, справедливо
В русской покаянной традиции термин «содомия» трактовался более широко, нежели гомосексуализм, — в широком смысле под него подпадали любые действия сексуального характера, кроме позиции «мужчина сверху», подчеркивавшей его господство. Исповедные вопросники содержат множество вопросов, касающихся интимной жизни, перечисляя такие примеры сексуальных извращений, которые могут вогнать в краску даже современного читателя. Для многих прихожан, не сильно искушенных в сексуальной жизни, именно вопросы духовника могли стать источником нового постыдного знания, заставить мучительно размышлять на эти темы. Неменьший вред скрупулезное перечисление «блудных деяний» могло нанести и психике самого священника. Тем не менее иерархи с упорством, достойным лучшего применения, стремились допытаться до мельчайших подробностей того или иного греха и определить ему соответствующее наказание. В одном из покаянных сборников XV века вопросы, касающиеся интимной сферы, занимают до 95 процентов всего текста. Справедливости ради следует отметить, что дотошные формулировки тех или иных вопросов, касающихся блуда, в основном пришли к нам вместе с греческим покаянным чином.
За прегрешения против седьмой заповеди — «не прелюбодействуй» — грозила епитимья. Размер ее зависел от степени тяжести того или иного греха — посты, сухоядение, поклоны, лишение причастия на определенный срок. Для мужчин и женщин составлялись отдельные вопросники, первое место в которых занимал перечень грехов, связанных с блудом. Начиналась исповедь обычно с вопроса: «Како первее створи блуд?» Исповедника интересовало, с кем впервые «растлился» (другой вариант — «девство осквернил») исповедуемый. Тот же вопрос первым задавали и женщинам. У мужчины спрашивали, «блудил» ли он с рабыней, девицей, вдовой, замужней женщиной, тещей, кумой, «другом», домашней скотиной, а также предавался ли «рукоблудию» или даже «птицеблудию»(!). Впрочем, жена также присутствовала в перечне сексуальных объектов, оставляя мужчине единственную лазейку для спасения души; Требник XVII века гласил: «Бегай блуда беззаконна, а закон с законными не возбраняет»{615}.
Женщин вопрошали не менее подробно: «Како ты, госпоже и сестро и дощи, преже како доиде греха и растлися девьство твое, с законным ли мужем или блуждением? — 3 лета постися; или с деверем, или с деверичицем, или с свекром, или с отцом, или з братом, или с родным близско — 5 лет постися; и от своего мужа была еси с кем, с женатым или с вдовцем, или с отроком, или с дьяконом, или с черньцем — 3 лета постися; ли на ногу кому ступила с похотию — 6 дней постися; или на подругу възлазила еси? — 5 недель постися; в задний проход или ззаду своим мужем сътворила еси блуд? — 100 поклонов; сама в свое лоно прьстом тыкала еси?» Другие вопросники добавляли в список возможных сексуальных партнеров крестного отца, зятя, кума, попа, дьякона, монастырского слугу, схимника (!) и «скота». Предполагалось, что девица могла лишиться девства с «двема или с тремя». Про групповой секс допрашивали и мужчин («с своей женой блуд творяще, а чужую за сосец держаще, или за ино что»){616}.
Однозначно осуждались гомосексуальные контакты и любые сексуальные действия, кроме единственно законной позиции с законной женой или мужем. Перечень таких преступлений услужливо заготавливал для кающегося или кающейся всё тот же исповедный список: «И наузы (обереги. — С. Ш.) на себе носила, и осязание своими руками тайных уд у своего мужа и у чужих, и целовала их, и у себя также повелевала. И со ближним в роду в любодеянии и в прелюбодеянии блудила всяким содомским блудом, на них взлазила и на себя вспускала, и созади давала, и в задний проход давала, и язык в рот вдевала, и во свое лоно язык влагать давала, и у них тако же творила… Блудила на девицах и над женами, на них взлазила и на себя вспускала блудити, и целовала их во уста, и за груди, и в тайные уды с похотию до истечения похоти, и своею рукою сама во свое тело блудила»{617}. Кажущаяся абсурдность перечисления ближних и дальних родственников в качестве сексуальных партнеров может быть объяснена не только стремлением духовенства разложить все грехи прихожан по определенному ранжиру, но еще и условиями самого семейного быта того времени. Я. Стрейс подмечал: «Как образ жизни, так и всё остальное чисто первобытное. Видишь отца, мать, дитя, слуг и служанок спящими как попало на одной даже печи, в которой каждый совершает всякую всячину, не сообразуясь с правилами благопристойности»{618}.
Греховным почитался даже поцелуй, выходящий за рамки традиционного, — «с языком» или «взасос» («если с причастием с женою целоваться… или же язык в уста вдевать»). В покаянном сборнике XIV века такой поцелуй называется «татарским», позднее, в XVII столетии, его именовали «французским» — в уверенности, что всё зловредное приходит к нам из-за рубежа. Впрочем, это прегрешение не считалось серьезным — за него полагалось от двенадцати до двадцати дней поста{619}.