Повседневная жизнь старой русской гимназии
Шрифт:
В частной гимназии в этот день был еще экзамен. И одна шестиклассница, получив 2 по алгебре, вне себя, в одном платье выскочила на улицу и со слезами бросилась бежать, угрожая утопиться. За ней бросились ее подруги, реалисты, публика. Наконец, уже около нашей гимназии ее остановил какой-то офицер и завел в ограду. Прибежавшая туда с совета наша начальница застала ее рыдающей и поддерживаемой офицером, а у ворот собралась целая толпа зрителей. Завели девушку в помещение нашей гимназии, стали утешать, послали сказать и в частную гимназию. Наконец, приехавшая оттуда классная дама увезла ее с собой. Хорошо еще, что все кончилось благополучно. А между тем причина такая, в сущности, ничтожная. Ведь при этой двойке она могла вполне поправиться еще на осенней переэкзаменовке и благополучно перейти в следующий класс. Крайне тяжело, конечно, доводить учениц до такого состояния, но что же, с другой стороны, делать преподавателям, если работа учениц, действительно, больше двойки не заслуживает?
5 июня
Сегодня был молебен. Но окончившие курс остались без аттестатов и свидетельств, хотя некоторым из них необходимо теперь же отправлять их на курсы и т.п. Виновник этого — опять же наш председатель, который, будучи
7 июня
Вот и официальное окончание учебного года, проведенного нами в таком нервном состоянии. Под конец мы с нетерпением ждали результатов ревизии и в глубине души не теряли надежды, что наш председатель Б-ский, ознаменовавший свое «правление» не только целым рядом бестактностей, но даже и уголовных поступков (превышение власти, ложные доносы, разглашение служебных тайн), получит, наконец, достойное возмездие. Но сегодняшний день сильно поколебал эти надежды и принес новые огорчения. Прежде всего, ввиду закрытия младшего приготовительного класса (старший пока остается) одна из учительниц приготовительного класса должна была остаться за штатом. И мы думали, что эта участь постигнет занимающуюся ныне в старшем приготовительном классе учительницу Ч-ву, т<ак> к<ак> с будущего учебного года ей следовало взять младший приготовительный класс. Учительница же Н. П., которая ныне занималась в младшем приготовительном классе, а на будущий год должна была вместе со своими ученицами перейти в старший, должна бы ввиду сокращения этого последнего еще остаться; тем более что эта учительница стоит несравненно выше г. Ч-вой как человек молодой, талантливый, энергичный. Но по тут-то было! Вопреки здравому смыслу и в ущерб интересам дела Н. П. получила, по представлению Б-ского, увольнение за штат, а ее класс передан Ч-вой, которая давно уже вызывает возмущение родителей своим небрежным отношением к делу. И все только оттого, что она фаворитка Б-ского!
Сам же Б-ский, вопреки нашим ожиданиям, получил не увольнение и предание суду, а двухмесячный отпуск с сохранением содержания. Но если его дело выгорело, значит нам, остальным, кто хочет служить, а не прислуживаться, остается только убираться из гимназии или ждать, что и без прошения уберут.
С тяжелыми чувствами кончаю я этот год. Немало пришлось испытать нам под управлением Б-ского. А дальше, возможно, будет и еще хуже. В такую уж полосу попала наша русская школа! Новые штаты не коснулись нас, забытых педагогов женских гимназий, но новые веяния, разрушающие в школе все живое, достались нам в такой дозе, какая встречается далеко не в каждой гимназии. Находясь под командой Б-ского, мы воочию испытали на себе справедливость слов Маклакова в его последней думской речи: «Водворяется царство не государственных людей, а фаворитов правительства новой формации, политика лести в одну сторону и озорства в другую, политика невежества, которое принимают за свежесть, бесшабашность, которую принимают за силу. Начинается время тех новых людей, на которых старые серьезные люди смотрят с изумлением… Для того чтобы идти вместе с властью, мало быть человеком порядка, мало любить величие России, — нужно быть лакеем в душе!»
1913–1914
Учебный год
Новый учебный год
4 августа
Снова пролетело лето, давшее возможность несколько отвлечься от обыденной учительской жизни и отдохнуть. Но и тут, среди чудной горной природы, гимназия не давала забыть о себе. Так сильно расшатал нервы предыдущий учебный год, что и летом почти каждую ночь я видел кошмарные сны, где фигурировали и педагоги, и ученицы, и пресловутый Б-ский. Теперь, наконец, выясняются некоторые результаты ревизии. Б-ский и его шайка, несмотря на поддержку местных союзников и даже столичной черносотенной прессы, оказались невыносимыми даже для такого заядлого реакционера, как наш попечитель. И клубок взаимных жалоб и разоблачений стал распутываться пока в нашу сторону. Уволена уже ставленница Б-ского — классная дама В-ва, испортившая мне за время службы немало крови. Другая фаворитка Б-ского — учительница приготовительных классов Ч-ва осталась за штатом. А самому Б-скому давно бы уже следовало быть на скамье подсудимых (если не в сумасшедшем доме). Но окружное начальство не смеет справиться с ним, ссылаясь на то, что у него сильные связи. Ему предложено, правда, прошение об отставке как лицу, «недостойному занимать такой высокий пост». Но вместе с тем окружное начальство дало о нем хорошие отзывы в другие учебные округа, сознательно вводя в заблуждение своих коллег. Таким образом, карьера этого параноика далеко еще не кончена. И если со скверным отзывом из предыдущего места службы (откуда его уволили) он попал к нам на высший пост, то теперь с хорошим отзывом от нашего попечителя он сможет подняться и еще выше. И, поддерживая его ради какой-то протежирующей ему персоны, никто не подумает, как отзывается его деятельность на педагогах и ученицах. А ведь это все живые люди, созданные вовсе не для таких рискованных экспериментов!
8 августа
Начался учебный год, по обыкновению, с самой неприятной работы. Опять предстали друг перед другом два враждебных лагеря: малоспособные или ленивые ученицы, желающие проскочить в следующий класс, и педагоги, не желающие пропускать в старшие классы малоподготовленный элемент, который уже и так служит обузой. Особенно тяжело в этом отношении положение нас, словесников. Больное место учениц — это орфография. Все переэкзаменовки по словесности в V и VI классах обусловлены малограмотностью учениц. А разве может их орфография существенно измениться, если они только в июле взялись за ум и немного позанимались диктовками с каким-нибудь студентом? И вот на письменной переэкзаменовке у доброй половины учениц опять двойки. Девицы, конечно, расстроены и недовольны, ибо это означает в большинстве случаев уже оставление на второй год. Родители тоже раздражены перспективой лишний год платить за дочерей и винят за все педагогов. А что же мы можем сделать? Неужели всех поголовно переводить? Ведь и так большинство переходит в старшие классы малограмотными. И нам приходится, с одной стороны, выслушивать упреки начальства за излишнюю слабость (Б-ский сбавлял мои баллы на две и на три единицы и писал в «Русском знамени» о малограмотности учениц, да и ревизор сделал
9 августа
Вместо уволенной ставленницы Б-ского В-вой, занимавшейся по русскому языку в IV классе, округ перевел к нам некую Ш-ву. Эта особа служила все время в частной гимназии своей сестры и здесь, видимо, привыкла к игре в дешевую популярность, снискиваемой всякими поблажками ученицам и заискиванием перед родителями, на что уважающий себя педагог, конечно, не пойдет. На этой почве с первых же дней совместной службы мне пришлось уже столкнуться с ней. Во время диктовки в IV классе, где из-за В-вой больше двадцати учениц отличаются своей малограмотностью, Ш-ва спрашивала, как я оцениваю работы. Я сказал, что при 5–6 грубых ошибках я больше двойки не ставлю, да иначе нельзя, т<ак> к<ак> начальство и так недовольно, что до старших классов доходят у меня малограмотные ученицы. При диктовке же ставить более щедро и вовсе не приходится, т<ак> к<ак> ученица, сделавшая в диктовке 5–6 ошибок, в сочинении сделает уже 10. «Не 10, а даже больше» — подтвердила Ш-ва. На этом мы и расстались. Каково же было мое удивление, когда сегодня явилась в гимназию одна мамаша и рассказала, что она справлялась у Ш-вой о диктовке своей дочери, и Ш-ва ей сказала, что она не прочь бы поставить ей и 3, но у нее пять ошибок, а я и за пять ошибок «велел ставить 2». Это бесцеремонное искажение моих слов и совершенно бестактное натравливание родителей и учениц на своего коллегу глубоко возмутило меня. И без того нелегко лавировать нам среди всех противоположных требований, предъявляемых с разных сторон к педагогу. А тут еще такие выходки разных В-вых и Ш-вых, играющих в дешевую популярность и притом еще на чужой счет!
1 сентября
Еще одна приятная новость. Директор мужской гимназии, пресловутый Н-в, друг и вдохновитель нашего Б-ского, тоже слетел с должности: его перевели в другой город на место учителя. На этот раз, таким образом, борьба против шайки этих, с позволения сказать, педагогов, окончилась удачно. Но удача эта скорее случайность. С одной стороны, очень уж глупы оказались и Б-ский и Н-в; а с другой стороны, ревизор на наше счастье оказался порядочным человеком и отнесся к делу объективно. Притом хотя мы пока и уцелели, но доносы Б-ского, наверно, все-таки до некоторой степени скомпрометировали нас в глазах начальства. К тому же местные союзники теперь, вероятно, постараются нам отомстить за неудачу своей кампании. Поэтому приходится быть особенно настороже, не допуская в своих действиях ничего такого, что может быть истолковано в дурном смысле. Во избежание всяких кривотолков я выпустил ныне из программы VIII класса Герцена, хотя он из министерской программы пока еще не изъят. Пришлось значительно сократить и список книг, рекомендованных для внеклассного чтения. Новых писателей (Вересаева, Чирикова, Андреева, Горького), некоторые произведения которых и раньше рекомендовал, ныне совсем выпустил, т<ак> к<ак> у нашего начальства царит какая-то боязнь имен, и всех новых писателей боятся, как какого-то жупела. А между тем в результате такого «умолчания» ученицы оказываются в области современной литературы без всякого авторитетного руководства. Часть их, конечно, ничего не будет читать и выходя из гимназии, не будет знать современных писателей даже понаслышке. А другая часть, слыша от окружающих об этих писателях, будет читать у них что попало, тогда как преподаватель мог бы указать из каждого писателя наиболее подходящие вещи. Но разве значат что-нибудь все эти доводы для наших мастодонтов!
4 сентября
Сегодня бывший директор Н-в уехал из нашего города. Педагоги мужской гимназии опять проявили себя как его достойные соратники. Узнав о его переводе, они устроили в честь своего директора обед. А ко времени отъезда собрались все на пароходе и собрали туда же учеников, оказав на них некоторое давление (пообещали, например, не спрашивать на следующий день тех, кто пойдет провожать директора). Во всех этих овациях по адресу провалившегося карьериста-черносотенца участвовала даже та часть педагогов, которая сама немало испытывала от самодурства Н-ва. Как много все-таки у нас, русских, холопьего духа!
Педагоги нашей женской гимназии тоже в этот день были на проводах, но не Н-ва, конечно, а нашей исторички Б-й, которая ввиду сильно пошатнувшегося здоровья принуждена оставить педагогическую деятельность. Слабая организация ее не могла выдержать тех незаслуженных обвинений и угроз, которыми обрушилось на нее окружное начальство. Режим Б-ского, не раз доводивший ее до слез и расстроивший нервы даже у мужчин-педагогов, тоже не прибавил ей здоровья. И в результате эта умная, гуманная и добросовестная учительница превратилась в инвалида, едва успев прослужить три года. И товарищи, и ученицы очень любили ее, что особенно сказалось в последние дни ее пребывания в гимназии. Пароход в день ее отъезда был загружен гимназистками, которые окружали любимую учительницу тесным кольцом, дарили ей букеты, осыпали цветами и всячески старались выказать ей свою симпатию. И эго были не малыши гимназисты (там только четыре класса), согнанные на проводы Н-ва, а ученицы старших классов, смотрящие на жизнь уже более сознательно.
7 сентября
Б-ский и его сподвижники уже исчезли с нашего горизонта, но результаты его «правления» все еще дают себя знать. Ученицы его ставленницы (ныне, к счастью, уволенной) В-вой могут считать прошлый год совсем потерянным. Переведенные в следующие классы, они, оказываются совершенно неподготовленными даже в объеме предыдущих классов. Мои нынешние пятиклассницы, например, заметно хуже разбираются в литературных произведениях сравнительно с предыдущими пятыми классами. О познаниях же их в грамматике и говорить нечего, т<ак> к<ак> многие не знают, например, даже, что такое предложение ни теоретически, ни практически. Ученицы II класса, обучавшиеся у В-вой в I, не имеют понятия о склонении и разучились даже составлять планы для статей, что делали еще в приготовительном классе. Но трудно вообразить, с каким багажом оставил Б-ский тех учениц, которых он сам обучал французскому языку. И такие «педагоги», запасшись некоторой дозой нахальства и подхалимства, а еще лучше объявив себя «патриотами», могут не только учительствовать в нашей школе, а даже делать себе карьеру (В-ву Б-ский представлял уже в начальницу). И редко-редко, когда какая-нибудь «несчастная» случайность оборвет их деятельность.