Повседневная жизнь тамплиеров в XIII веке
Шрифт:
Это случилось 28 мая 1291 года. Падение Акры неотвратимо повлекло за собой гибель Иерусалимского королевства (как его все еще называли) и сдачу последних позиций. Тамплиеры Сайеты выбрали магистром Тибо Годена, брата-капеллана, и затем перебрались на Кипр. Тамплиеры Шастель-Пелерена добровольно покинули свою крепость и также отправились на Кипр. Защитники Барута, слишком доверчивые, предпочли почетную военную капитуляцию. Сарацины разоружили их и повесили — всех.
Тибо Годен умер в 1293 году и преемником его стал Жак де Моле. Он получил белый плащ в командорстве Бон в 1267 году из рук прибывшего туда с визитом Гуго де Перо. К моменту избрания Великим магистром ему исполнилось пятьдесят лет. Какая судьба ожидала при нем Орден тамплиеров? И что можно сказать о положении храмовников сравнительно с положением госпитальеров и тевтонских рыцарей? Оно было самое неблагоприятное. Госпитальерам принадлежали значительные владения на Кипре. За отсутствием военных действий они могли продолжать заниматься лечением больных и раненых в своих госпиталях, а также предоставлять приют беженцам из Святой Земли. Тевтонские рыцари еще задолго до падения Акры большей частью перебрались в Пруссию, где их ожидала величайшая удача: можно считать, что именно они заложили основы и Прусского королевства, и Германской империи. Тамплиеры же на Кипре оказались не у дел: их преимущественно военное призвание было здесь бесполезно, не нужно и даже навлекало на них подозрения. Возможно, Жак де Моле это понимал, но тщетной оказалась его попытка в 1303 году вернуть остров Тортосу с целью обустройства там надежной базы для предполагаемого — иллюзорного! — отвоевания Святой Земли. Перед ним были два пути решения проблемы: либо вернуться
Жак де Моле был далеко не гениальным человеком, и не будет преувеличением сказать, что в двух чрезвычайно важных для судьбы Ордена случаях тамплиеры сделали неправильный выбор: когда накануне сокрушительного поражения при Хаттине (1187) они избрали Великим магистром темного авантюриста Жерара де Ридфора и когда они остановили свой выбор на Жаке де Моле. Нужен был человек, наделенный твердым характером и острым умом, вроде Пьера де Краона. Но Жак де Моле, несомненно, обладавший похвальным мужеством — хотя это и не пошло на пользу Ордену, — был начисто лишен рассудительности и воображения. Подобного сорта люди, поднявшись на более высокую ступень после того, как долгое время находились в подчинении и ожидании, устраиваются с комфортом и чванятся, не замечая подстерегающей их опасности и не задумываясь над тем, что существующие порядки не вечны. Образцово-героическая смерть, принятая им перед лицом своих палачей, свершившийся в нем возвышенный переворот несомненно искупают его промахи, но не могут скрыть его интеллектуального убожества. Убожества истинного, а не мнимого, со всей отчетливостью проступающего, по крайней мере, в одном документе: докладной записке, в которой он представил папе проект слияния орденов тамплиеров и госпитальеров.
Первая мысль о таком слиянии возникла еще до падения Акры. В нем видели средство погасить соперничество и скоординировать усилия двух орденов, направленные на спасение Святой Земли. Этот проект, обсуждавшийся на Лионском соборе (1274) при папе Григории X, а затем и при его преемниках Николае IV и Бонифации VIII, был отвергнут, но затем Филипп Красивый вновь предложил его Клименту V. Демарш французского короля имел поводом гипотетическую надежду на возвращение Святой Земли, а в качестве истинной цели — стремление отдать духовно-рыцарские ордена под начало одного из своих сыновей, иными словами, поставить под свой контроль. Папа Климент V консультировался по этому поводу с Жаком де Моле, докладная записка которого, направленная в качестве ответа, свидетельствует о его большой умственной ограниченности, даже мелочности. Он счел подобное намерение недостойным двух столь славных орденов и опасным для рыцарских душ, ибо дьявол не преминет посеять раздор между ними. Слишком неравны они по своему благосостоянию, и дележ был бы несправедливым. Их уставы различались, и было бы очень сложно принудить братию изменить свои привычки. Бедняки, например, ничего не выиграли бы от этого проекта, напротив, они могли лишиться пищевых раздач, практиковавшихся тамплиерами. Невозможно было бы допустить существования в одном городе двух командорств, между ними непременно сложились бы натянутые отношения, отсюда сокращение числа командоров — другой источник серьезных раздоров; то же самое ведь касалось и высших орденских лиц! Предполагалось, что слияние двух орденов положит конец их соперничеству, но такой шаг, по его мнению, нанес бы вред Святой Земле, «ибо это соперничество всегда служило источником чести и благополучия для христиан, для сарацин же наоборот, потому что, когда госпитальеры предпринимали поход против сарацин, тамплиеры не успокаивались, пока не совершали подобное или даже большее, и те поступали так же». По мнению Жака де Моле, если бы не подобное соперничество, тамплиеры и госпитальеры не прилагали бы столько усилий. Паломники не находили бы приюта, братья-служители не имели бы прибежища в столь большом количестве. Словом, единственное удобство, которое сулило слияние, — уменьшение расходов. Возможно, стало бы проще защищать свои права и имущество в случае спора. «Всем известно, — писал Великий магистр, — что некогда народы проявляли великое рвение к делам веры, однако ныне это совершенно переменилось, ибо большинство людей скорее расположено брать от религии, чем отдавать ей…» Аргументация слабая, следует признать! Словно Святая Земля все еще принадлежала христианам и духовно-рыцарские ордена по-прежнему конвоировали паломников и рекрутировали братьев-служителей или туркополов! Но магистр Ордена тамплиеров сочинил свою странную записку спустя годы после злополучной высадки на остров Тортосу, он же понимал, что партия безвозвратно проиграна. Вследствие этого стоило задуматься, как использовать военную силу и богатства Ордена. С другой стороны, если он был искренен, действительно намереваясь вернуться в Святую Землю и возвратить потерянные замки, то какое отсутствие здравого смысла! Возможно, этот несчастный в своем тщеславии просто не хотел уступить дорогу магистру Ордена госпитальеров. Другой на его месте, отождествляя себя с Орденом, постарался бы красноречиво выразить всю безмерность подобной жертвы. Или же, помня о предназначении Ордена Храма, постарался бы разобраться, соответствует ли слияние двух орденов интересам христиан в Святой Земле. Но Жак де Моле не отличался ни глубиной мышления, ни красноречием. Захваченный врасплох демаршем Климента V, он упирался, лукаво копаясь в мелочах и обходя молчанием главное.
Филипп Красивый, к сожалению, узнал об этом послании. Он прекрасно понимал, с каким человеком имеет дело, и действовал, сообразуясь с обстоятельствами, при этом сохраняя напускную добродетель. Хотя общественное мнение было не столь благожелательно к тамплиерам, как до потери Святой Земли, оно в целом не было враждебным. На Орден еще не возлагали прямой ответственности за случившееся несчастье. Смерть Шйома де Божё и жертвы храмовников в Акре были известны. Тем людям не вменяли в вину неуспех. Представители из народа несколько перебарщивали, повторяя, что король Франции и прелаты не исполнили своего долга полностью. Если бы удалось доказать, что храмовники были виновны, то ничего не стоило бы возложить на них ответственность за поражение. И вот на конклаве в Перусе (близ Ажена) один предатель выдвинул страшные обвинения против Ордена. Его звали Экьо де Флуаран. До того он поделился своими соображениями с королем Хаймом II Арагонским, но тот его выгнал. Филипп Красивый, напротив, внимательно выслушал его. Он сразу понял — ибо отличался острым умом и дьявольской изобретательностью — все преимущества, которые можно было извлечь из этих обвинений, если придать им видимость истины. Юристы его Совета, и особенно Гийом де Ногаре, взялись подобрать свидетелей среди братьев, исключенных из Ордена. Их клеветническую информацию король представил папе Клименту V, который проживал не в Риме, а в Пуатье — существенная деталь. Климент V признал обвинения лживыми или, по крайней мере, преувеличенными. Однако испытывая сильное давление со стороны французского короля, которому он был обязан своим избранием, папа все время пребывал в нерешительности, к тому же совершенно теряясь перед этим государем, достаточно дерзким и циничным, чтобы распорядиться наградить пощечиной папу Бонифация, который после этого умер от позора и огорчения [21] . Папа был способен лишь на слабые попытки сопротивления, вроде мелких бунтов, не получавших дальнейшего развития. Он бесконечно вилял, трясясь за свое место и предпочитая праздные разговоры с кардиналами решительным действиям. Он не мог определиться, к какой стороне ему лучше примкнуть, поскольку магистр Ордена Храма в свою очередь тоже доставлял ему беспокойство. Видя, как волны клеветы накатывают, словно по волшебству, на его Орден, Жак де Моле потребовал у папы учинить расследование. Само по себе это требование предполагало его невиновность, но при данных обстоятельствах оно было непростительной ошибкой. 24 августа 1307 года Климент V объявил Филиппу Красивому, что желает начать расследование, и просил кое-что уточнить. Король посчитал, что Климент V хочет его обмануть, что расследование, если оно и состоится, станет пустой тратой времени и не приведет ни к чему, кроме нескольких поверхностных реформ. Король мог даже опасаться, что результат проводимого Климентом следствия поставит Орден в большую зависимость от папства, даст Святому престолу военную силу, в которой тот всегда нуждался. Филипп Красивый не мог не учитывать, что в таком случае Климент V вырвется из-под его контроля. Стремясь упрочить свою власть
21
Пощечину ему дал Гийом де Ногаре (прим. пер.).
«Доказательства», которые они доставили королю о виновности тамплиеров, были юридически неоспоримы и позволяли без особого риска приступить к уничтожению Ордена. Ибо властолюбивый государь Филипп Красивый не мог допустить существования в своем королевстве подобной организации, тем более что Орден тамплиеров перенес «свою столицу», то есть главную резиденцию, в Париж. Храмовники образовали государство в государстве, со своей внутренней структурой, собственными доходами и вооруженными силами. Как же распорядиться этой мощью, не находившей теперь применения? На чью сторону в случае открытого конфликта с папством встанут тамплиеры, Великий магистр которых может в очень короткий срок мобилизовать их и рассчитывать на их беспрекословное повиновение? Какую роль они готовятся сыграть во Франции и какие секретные планы вынашивают? И разве нет среди руководителей Ордена политических мыслителей? Подобно своим предшественникам, Филипп Красивый пока что пользовался услугами Ордена, и с выгодой для себя. Разве он не нашел убежище в квартале храмовников в Париже во время народного мятежа? Разве тамплиеры не пополняли исправно королевскую казну? Если бы реализовался проект о слиянии двух орденов и если бы сын Франции [22] сделался магистром сразу и тамплиеров, и госпитальеров, никогда бы не разразился скандал 1307 года, потому что обвинения просто не были бы выдвинуты. И если бы Орден Храма, подобно госпитальерам, имел свою главную резиденцию вдали от Парижа, например на Кипре, процесс был бы невозможен. Следовательно, надо было поставить Орден под контроль короля посредством каких-нибудь юридических уловок либо уничтожить его, тем более что это давало возможность присвоить его богатства. Ибо к властолюбию Филиппа добавлялась его алчность! Король умножал количество своих агентов, но не имел средств их оплачивать. Нехватка денег заставляла его жестоко грабить евреев и ломбардцев и привела к девальвации монеты. И громадные доходы рыцарей Храма — отныне не предназначенные для конкретной цели — следовало прибрать к рукам. Не важно, что Филипп Красивый подтвердил привилегии тамплиеров и за несколько лет перед тем пел им хвалы и укрепил связи между Орденом и короной посредством своего рода договора о сотрудничестве. Это не решало проблему, но двурушничество не смущало короля. И все же это было опасное предприятие — задевать храмовников в политико-религиозном контексте той эпохи. Для этого требовалась недюжинная дерзость и полное отсутствие совести. Юристы королевского Совета знали, какого пути стоит придерживаться, начиная с лживых показаний Экьо де Флуарана и его соучастников. С редким искусством они сумели облечь неуклюжую ложь подлых мерзавцев в юридические формы — и ведь все понимали, в чем тут дело! Но когда наступил момент дать делу ход, то есть поднять шум, дабы поставить папу перед свершившимся фактом, возникло неожиданное препятствие со стороны Великого канцлера
22
То есть один из сыновей Филиппа Красивого.
Франции, хранителя королевской печати, архиепископа Нарбонны Жиля Аслена. Он, обуреваемый сомнениями, предпочел отказаться от выполнения своих функций. Гийому де Ногаре пришлось его заменить. С тех пор никто более не противодействовал тому, чтобы ордер на арест тамплиеров был разослан сенешалям и бальи королевства. Действуя подобным образом, король подменил собой церковные власти, поскольку почти все главные обвинители состояли у него на службе. Более того, в соответствии с каноническим правом Орден тамплиеров подлежал юрисдикции только самого папы, его верховного главы и покровителя. Легисты Филиппа Красивого отвели это возражение. Согласно выдвинутому ими тезису король нисколько не покушался на церковную юрисдикцию; он руководствовался лишь благочестием и религиозным рвением и требовал того же от других. Они утверждали, что тамплиеры, ощутив угрозу, приготовились бежать, прихватив с собой свои сокровища.
Ордер на арест, выписанный 14 сентября 1307 года в аббатстве Мобюиссон, где находился в то время Филипп Красивый, состоял из двух частей: обвинительного акта и предписания.
Обвинительный акт служит памятником лицемерия. Он начинается следующим образом:
«Дело горестное, дело прискорбное, которое воистину повергает в ужас и о котором страшно слышать, отвратительное преступление, гнусное деяние, ужасное бесчестье, полное бесчеловечной жестокости, более того, чуждое всякому человеколюбию, через донесения множества людей, достойных доверия,было доведено до нашего слуха, повергнув нас в глубокое изумление и заставив трепетать от охватившего нас сильного отвращения. Взвесив тяжесть свершенного, мы преисполняемся все возрастающей скорбью, тем более неодолимой, что не остается сомнений, что гнусность этого преступления переходит все границы, нанося оскорбление Господу нашему и бесчестье всем людям, являя собой пагубный пример зла и вселенского скандала…»
После такого вступления, задающего тон всему обвинению и призванного по меньшей мере поразить читателя, автор этого поношения переходит к конкретным обвинениям:
«Недавно по переданным нам донесениям лиц, достойных доверия, выяснилось, что братья Ордена воинства Храма, эти волки в обличье агнцев,монашеской одеждой злостно порочат религию, заново распиная в наше время Господа нашего Иисуса Христа, который претерпел крестные муки во имя спасения всего рода человеческого, и подвергают его поруганию более тяжкому, чем то, что он перенес на кресте, а именно: при вступлении в орден, когда они дают обет, им представляют святой образ Божий, а они, одержимые злобной лютостью, трижды плюют в его лицо. После чего, совлекши с себя одежды, которые носили в миру, они нагишом приходят пред лице того, кто принимает их в лоно ордена, или того, кто его замещает, и тот целует их, в соответствии с гнусным обрядом этого ордена, сначала в низ позвоночника, затем в пупок и, наконец, в губы, к поношению достоинства человеческого. Нанеся же оскорбления Божественным установлениям поступками столь отвратительными и действиями столь скверными, они берут на себя обязательства, принимая монашеский обет и не страшась попрания человеческих законов, отдаваться друг другу безотказно, по первому требованию, ради самого разнузданного и безобразного распутства. Вот почему гнев Господень обратился на этих сыновей греха. Эта нечистая порода оставила источник живой воды и променяла свет Господень на статую золотого тельца и приносит жертвы идолам…»
В ту эпоху, поглощенную идеями религиозности, таких обвинений было вполне достаточно, чтобы отправить на костер: ересь, поклонение золотому тельцу, содомия! Однако обвинение было столь неожиданным и чудовищным, даже невероятным, что требовалось принять меры предосторожности. Сам король сомневался в правдивости столь зловещей молвы. Он полагал, что она основана скорее на «черной зависти, злобной ненависти и корыстолюбии, чем на религиозном рвении, стремлении к истине или чувстве милосердия». Обратили ли внимание современники на мрачный юмор, которым пронизаны эти строки? Добрый король, продолжая свое расследование, поделился собственными сомнениями со «своим святым отцом в Господе Климентом, по воле Божественного Провидения верховным понтификом святейшей Римской и Вселенской Церкви». Однако чем дальше продвигалось расследование, тем больше открывалось новых мерзостей… Перед лицом этой очевидности у короля не было иного выбора кроме как исполнить свою традиционную миссию первородного сына Церкви: «Следовательно, мы, поставленные Богом воплощать королевское величие, дабы защищать права Церкви… обязываем вас и строго предписываем вам в том, что касается округа… отправиться в… одному или двум из вас, чтобы там арестовать всех членов вышеназванного ордена, не делая никаких исключений,заключить их в темницу в ожидании церковного суда, наложить арест на их имущество, движимое и недвижимое,и рачительно удерживать в своих руках все это имущество, не посягая на него и не разбазаривая его никоим образом…» Дополнительная предосторожность: руководил предварительным следствием и настоял на аресте дражайший брат во Христе Гийом Парижский, инквизитор. Филипп, таким образом, выступал в данном случае не столько в роли монарха, сколько в качестве мирского исполнителя воли Церкви и помощником инквизитора. Но ведь Шйом Парижский был не кем иным, как его личным капелланом!