Повседневная жизнь Версаля при королях

Ленотр Жорж

Однажды, когда, сильно страдая, маленькая принцесса лежала в постели, эти четверо, переодевшись до неузнаваемости, сымпровизировали в ее комнате менуэт. Надо при этом не упускать из виду, что мадам де Вантадур было тогда девяносто, а возраст ее партнерш составлял в сумме двести сорок лет! В исполнении этих почти столетних танцорок кадриль вполне могла привести больную к обморочному состоянию. Со своей стороны, ее отец придумал не лучше: как-то вечером во время маскарада он появился у маленькой Мадам в сопровождении четырех персон, наряженных слепцами, и шести других, изображавших летучих мышей. Вряд ли зрелище зловещих крылатых существ в компании с калеками могло развеселить грустную девочку, еще не пришедшую в себя после отъезда сестры.

15

апреля 1748 года придворный дантист принцесс г-н Мутон объявил, что пятнадцатилетней мадам Виктории необходимо вырвать зуб. Приговор, предложенный на суд Медицинского факультета, то есть титулованных врачей, хирургов, ассистентов и прочих, был признан справедливым и надлежащим к исполнению. В пасхальное воскресенье «осужденной» было велено приготовиться к испытанию. Она так умело оттягивала его с часу на час, что к «казни» в этот день так и не приступили. Назавтра — те же уловки и отсрочки. Дофин с супругой все настойчивей уговаривают сестру смириться перед неизбежностью — напрасно. Наутро сам король отправляется к дочери и проводит с нею два с лишним часа. Дофин становится перед ней на колени и «ко всей убедительности, которую ему внушала религия и дружба, он присовокупил трогательные соображения о доброте Его Величества: ведь он мог бы приказать схватить ее и силой принудить расстаться с зубом». В надежде спасти свой зуб Виктория осыпала отца нежностями; колеблясь, он не решался употребить власть. Она даже предложила королю самому вырвать ей зуб. Поняв наконец, что через четверть часа операция будет сделана насильно, она согласилась, но при условии, что с одной стороны ее будет держать король, с другой — королева, а ноги — Мадам Аделаида.

Аделаида была натурой совсем иного рода: наделенная отменным здоровьем, решительным характером и живым воображением, она сбивала налаженный ход церемониала и озадачивала окружающих. Ей не чужда была артистическая жилка, в одиннадцать лет под руководством Гиньона, носившего скромное звание «короля скрипок», она училась музыке. Она уже начала играть на этом инструменте «выдающимся образом», когда ее увлечение переключилось на политику. Начиная с 1743 года она прониклась неистовой ненавистью к Англии, стране, готовившейся к войне с ее обожаемым, боготворимым папой. Она громко хвалилась, что придумала способ победить «эту надменную нацию»: «Я приглашу к себе откушать самых важных англичан, те, конечно, обрадуются этой чести, и я их запросто перебью!»

В том же 1743 году, играя однажды с королевой в каваньол — очень модную в то время азартную карточную игру, она сумела незаметно опустить в карман четырнадцать луидоров. Поднявшись назавтра на рассвете, она тайком, никем не замеченная, потихоньку выскользнула из комнаты. С трудом, обдирая пальцы, принцесса приоткрыла дверь в Зеркальную галерею и уже выходила из замка, когда ее заметила одна прислужница. Беглянку силой воротили назад. На вопросы о цели этой небывалой в истории Версаля выходки гордая девочка заявила, что она «намеревалась стать во главе папиной армии, непременно разбить врага и привести в Версаль захваченного в плен английского короля». У нее есть, добавила она, «один абсолютно преданный человек, готовый сопровождать ее в поход».

Дело принимало нешуточный оборот. Кем мог быть тот смельчак, который пренебрег всеми правилами поведения с королевской дочерью? Аделаида не заставила себя долго упрашивать и призналась: это ее ровесник, мальчик, ходивший за ослицей, чье молоко она каждое утро пила. На замечание, что папа-король был бы рассержен таким нарушением приличия, она возразила, что «после первой же победы легко получила бы прощение». Людовику рассказали о дочерней проказе, тот остерегся ее отчитывать, боясь расхохотаться и уронить свой престиж. Он так любил эту храбрую девочку, что не решился с ней расстаться.

Аделаида прожила достаточно долгую жизнь, чтобы застать начало Революции. Когда наступил переворот, ей и ее сестре Виктории (из пяти королевских дочерей только они оставались в то время в

живых) удалось уехать за границу. Обеим старым девам суждено было умереть в Триесте в последний год XVIII века.

Грустная Пепа

Летом 1746 года, спустя год после женитьбы на горячо любимой испанской принцессе, дофин, сын Людовика XV, овдовел. Поскольку брак был бездетным, возникла безотлагательная необходимость позаботиться о будущности династии. И даже раньше, чем минул срок официального траура, среди королевских домов Европы начались поиски молодой особы, которая в один прекрасный день удостоилась бы сомнительного счастья увенчаться французской короной.

Все принимали в этом горячее участие: одни торопились восславить новый союз с испанским двором, другие предпочитали единение с Савойским домом; прославленный герой битвы при Фонтенуа маршал Саксонский предлагал в невесты свою юную родственницу Марию-Жозефу, дочь великого курфюрста Саксонского Августа III. Поскольку же эта кандидатура не нравилась королеве Марии Лещинской, но устраивала находившуюся тогда в апогее могущества ее соперницу — маркизу де Помпадур, выбор монарха остановился на саксоночке. Лишь один человек никак не выразил своего отношения к проблеме — сам дофин.

Это был весьма образованный и очень совестливый принц, преисполненный сознанием своего врожденного долга. Однако именно из-за серьезности, строгости поведения и нежелания нравиться его мало ценили при дворе. Никто здесь его не понимал. Отец, чье безнравственное поведение принц сурово осуждал, держал сына на расстоянии; придворные, угождая своему господину, не ставили наследника престола ни во что.

К тому же внешне тот был мало привлекателен. Хотя на портретах он предстает красивым, стройным, горделивым мальчиком с лукавым взглядом и насмешливой улыбкой, в семнадцатилетнем возрасте у него наметилась нездоровая полнота, угрожавшая со временем стать безобразной и сделавшаяся предметом беззастенчивых насмешек и злословия.

Как только выбор был решен, возник захватывающий вопрос: хороша ли собой невеста? Ее дядя маршал Саксонский уверял, что она «божественна», но менее заинтересованные и менее пристрастные лица находили такую оценку завышенной: принцесса Мария-Жозефа — не более чем «хорошенькая дурнушка». Ее портили неважные зубы, слишком крупный нос, желтоватый цвет лица и синячки под глазами. Но ей всего пятнадцать лет, у нее добрый и живой взгляд, она резва, кокетлива, шаловлива.

Отправленный в Дрезден посмотреть на принцессу галантный герцог Ришелье, [108] большой знаток по этой части, обнаруживает в ней лишь один недостаток: она кошмарно коверкает французскую речь. Но в остальном он в восторге: «Что она красива, не скажешь, но в ней столько очарования! Если бы такая появилась в Опере, ей не было бы цены…» Он выясняет, что Мария-Жозефа не пьет ничего, кроме воды, мало ест, не любит шоколада, любит нежное мясо, предпочитает темные цвета, играет на клавесине, переболела оспой.

108

Арман Ришелье (1696–1788) — внучатый племянник знаменитого кардинала, маршал Франции; играл блестящую роль при дворе Людовика XV.

В числе сопровождавших Ришелье двадцати четырех человек (бедный дрезденский двор с трудом обеспечивает этой свите достойный прием) находится парижский портной Рибер, чья задача — одеть принцессу. Ловкий царедворец, он восторгается формами будущей жены дофина и похищает у нее прядь волос; отправленные в Париж, они объявлены «прекраснейшими в мире».

Празднества, устроенные по случаю помолвки, были грандиозны: саксонский люд опивается льющимся из фонтанов вином, пожирает горы сервелата и разворовывает у Ришелье серебро, что тот великодушно позволяет делать.