Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
Шрифт:
Следственные дела Сыскного приказа подтверждают, что именно нужда в самом необходимом толкала многих мануфактурных работников на преступный путь. Достаточно выяснить, на что «фабричные» преступники тратили вырученные в результате краж деньги. Об этом, например, поведал на допросе «фабричный» Матвей Дмитриев сын Тарыгин: «И в нынешнем 741-м году до сего приводу недель за пять он, Матвей, вышед из заводу к Москворецким воротам, и в вечерений благовесту прохожего пьяного человека снял грабежом шапку… и в тот же вечер оную шапку продал прохожему человеку за пять алтын {38} … и те деньги истратил на харч.Да после того на третей день на Москве-реке в Судовом ряду… украл со скамьи рукавицы, и те рукавицы продал прохожему деревенскому мужику, взял восемь копеек, и те деньги исхарчил». Другой «фабричный»-преступник, Данила Артемьев сын Беляцкой, на сворованные деньги купил себе «шубу баранью новую», «два кафтана сермяжных поношенные», шапку и кушак. Михайла Жужла украденную в «Трехсвятских банях» рубашку «износил сам» [323] и т. д.
323
Там
Нельзя забывать и о том, что на мануфактуры приходили в основном люди обездоленные, в раннем возрасте осиротевшие и в силу различных обстоятельств потерявшие связь с традиционной посадской или сельской общиной. Там они сталкивались и попадали под влияние сложившегося сообщества профессиональных преступников. Можно предположить, что для оставшихся сиротами молодых людей воровское сообщество занимало место семьи и общины, поддержки которых они лишились. На это указывает и тот факт, что среди воров мы почти не находим потомственных «фабричных».
К сожалению, у нас нет данных о том, при каких обстоятельствах стал регулярно совершать кражи Иван Яковлев сын Серков. Летом 1746 года на допросе в Сыскном приказе он связал начало своей преступной деятельности с побегом с Большого суконного двора в 1736-м. Но вряд ли мы можем доверять этому заявлению: в 1736 году Ивану было около сорока лет, а сама возможность того, что человек в таком возрасте мог невзначай превратиться в профессионального преступника, невелика. Можно предположить, что, подобно многим «коллегам», он стал заниматься кражами в юности и что на формирование его противозаконных наклонностей также повлияло сообщество «фабричных»-преступников.
Кражи помогали Ивану Яковлеву кормить семью — жену и троих детей. Вероятно, во многом благодаря преступным доходам он в 1734 году приобрел за семь рублей у «дворцового квасовара» Якова Микулина собственный дом в Плотниках, в районе современного Старого Арбата.
Московские мануфактурные работники нередко проживали в Москве в собственных дворах. Кому-то они доставались по наследству, а кто-то их приобретал, может быть, благодаря денежным авансам в счет будущей работы. Так, в районе современного Нового Арбата, в приходе церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в Кречетниках, проживал ученик Большого суконного двора Андрей Семенов, которому двор достался от отца, а неподалеку находился двор «суконной фабрики ученика» Афанасия Никитина, купленный им в 1733 году. В том же районе, в приходе церкви Преображения Господня на Песках, находился двор «суконной фабрики подмастерья» Ивана Алексеева сына Соколова, которым он владел по купчей с 1738 года [324] .
324
См.: Переписная книга города Москвы. Составлена в 1738–1742 гг. Т. 1 [3-я команда]. М., 1881. Стб. 255, 279, 386, 410.
Недвижимость «фабричного» Большого суконного двора Ивана Яковлева, согласно переписной книге московских дворов третьей команды 1738–1742 годов, располагалась за Арбатскими воротами в приходе церкви Николая Чудотворца в Плотниках, между переулком Сивцев Вражек и улицей Арбат, в Чаадаеве (ныне Калошине) переулке. Форма двора представляла собой вытянутый четырехугольник: от ворот он тянулся в глубину на 23 сажени, а его ширина составляла всего пять саженей [325] .
325
См.: Там же. Т. 1. Стб. 548–549.
К сожалению, других сведений об этом дворе у нас нет. Но зато в нашем распоряжении имеется подробное описание московского двора другого работника Большого суконного двора Алексея Шинкарки, также профессионального вора и близкого друга Ивана Каина [326] . Его владение в приходе церкви Преображения Господня в Наливках (церковь, давшая название современному Спасоналивковскому переулку близ Большой Якиманки, не сохранилась) было в декабре 1749 года описано и выставлено на продажу. Благодаря этому описанию, сохранившемуся в архиве Канцелярии конфискации, мы имеем уникальную возможность получить представление о дворе и всех его строениях (светлице, сенях, нужнике), о жилых покоях, иконах в красном углу и даже содержимом стоявшего под кроватью сундука. Это описание настолько живо и колоритно, что заслуживает того, чтобы быть процитированным полностью, без переработки и сокращений:
326
Об Алексее Шинкарке см.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 2310. Л. 237–238, 282–284 об.
«На том дворе строения: светлица с комнаткою, в ней пять окон красных, окончины стеклянные в деревянных рамах; в комнатке красное окно, окончина стеклянная ж; пол дощатой; потолок дощатой о дву брусах; печь изращатая, ветхая; полати дощатые.
Один образ, на нем написанных Благовещение Пресвятые Богородицы, Воскресение Христово, Богоявление Господне, Ильи Пророка восхождение, на том образе 15 венчиков серебряных золоченых.
Стол небольшой, ветхой, простой, без ящиков.
Поставец небольшой об одном затворе, пустой, на петлях и з закладкою железными.
Сени рубленые, в них каморка, ис которой в печи топят.
В сенях чулан забран досками. В нем кровать простая, наслана досками, на ней перина переная, наволока крашенинная пестрая с чернью; зголовье переное, наволочка выбойчатая; две подушки небольшие, на одной наволока белая холстинная, на другой пестрядинная крашенинная синяя.
Под кроватью сундук небольшой, липовой, неокованой, с нутреным замком. В нем досконь ( искаж.доскань — табакерка. — Е.А.) ветхая небольшая железная; платок белой шапочной холстинной; в узлу три клубка ниток белых; кушак желтой шерстяной новой; штаны васильковые суконные на подкладке пестрой поношенные; рубашка женская белая холстинная новая; скатерть небольшая браная поношенная; рубашка пестрядинная мужская александрийская красная, около ворота кружево з золотом серебро, пуговица
Да на полке в чулане: бурак (туес, коробок. — Е.А.), в нем семнадцать ложек новых керженских {45} ; две шляпы черные валенные вполнось шерстяные; обушок железный ветхий небольшой; долото железное; стакан деревянной, в нем гвозди железные ржавые ломаные; зеркало небольшое разбитое в рамках черных; чашечка винная желтая деревянная, другая глиняная, третья роговая; лейка жестяная небольшая ветхая; зеркало маленькое карманное с крышкою в дереве; белильница деревянная писаная пустая; фонарь новый слюдяной деревянной красной; два блюда, три тарелки да стакан деревянные; две бутылки да скляница порозжие стеклянные; молоток да бурав небольшие ветхие железные.
Над сенми подволока дощатая, на нее всход лесница с накрытною дверью.
Нужник рубленой на двор.
Оное строение крыто под одну кровлю гонтом {46} .
На дворе погреб без напогребицы ветхой.
Огород, в нем яблонных престарелых семь дерев, городьбы нет.
Три звена забору, на двор с улицы калитка.
На дворе 3 бачонка квасных средних, да катка перетирка, кочерга, ухват, сковородник железные.
Во оном строении двери на петлях и на крючьях железных да у светлицы с улицы у трех окон ставни на крючьях же и петлях железных» [327] .
327
Там же. Ф. 340. Оп. 1. Д. 6257. Л. 2–3 об.
Можно предположить, что двор Ивана Яковлева сына Серкова в Плотниках был похож на этот двор его коллеги по работе на Большом суконном дворе и «воровскому ремеслу».
Соседом Ивана Серкова по правую сторону был «дворцовый столяр» Иван Степанов, по левую — копиист Правительствующего сената Александр Иванов сын Поярков, а сзади с его владениями граничил двор «монетчика» Ивана Семенова. На той же улице в непосредственной близости от места жительства Ивана Яковлева обитали секретарь Главного комиссариата Иван Григорьев сын Терский, «монетчик» Монетного двора Архип Давыдов, «дворцовый плотник» Карп Родионов, советник Ревизион-коллегии Иван Александр сын Таптыков, отставной солдат Киевского пехотного полка Василий Леонтьев сын Соколов, канцелярист Монетной канцелярии Михаил Григорьев сын Ветошников и др.
Знали ли все эти люди о том, что рядом с ними проживает профессиональный вор? Поддерживали ли они с ним соседские отношения? Случались ли между ними конфликты? К сожалению, пока все эти вопросы остаются без ответа. Но 11 августа 1746 года, спустя девять дней после ареста и дачи Иваном Яковлевым сыном Серковым признательных показаний, один из его соседей, вышеупомянутый канцелярист Михаил Ветошников, подал в Сыскной приказ челобитную, в которой заявил:
«Прошлого 745 году октября против 7 числа в ночи в доме моем, которой имеется за Арбатскими вороты, в Земляном городе, в приходе церкви Николая Чудотворца, что в Плотниках, проломав на избе кровлю, и с чердака воровскими людьми покрадено, а именно… (далее следует перечисление украденного. — Е.А.).
А ныне я, именованный, уведомился, что в Сыскной приказ доносителем Иваном Каином приведен Суконной фабрики суконщик Иван Яковлев, которой жительство имеет от означенного моего дому в близости, а именно чрез три двора, и винился во многих воровствах и содержится под караулом…
И дабы… повелено было… ево, Яковлева, и товарыщев ево про вышепоказанную меня, именованного, покражу не знают ли они кого еще таковых хищников, при роспросах и розысках спрашивать» [328] .
328
РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 1534. Л. 19–19 об.
Заметим, что новость об аресте Ивана Серкова и о содержании его показаний довольно быстро, всего за несколько дней, распространилась среди его соседей. Значит, все-таки определенный интерес к его личности существовал и более чем за десятилетний период проживания Ивана в Плотниках наблюдательные соседи не могли не узнать о характере его занятий. Однако никакого недовольства опасным соседом, кажется, никто не высказывал, хотя тот, сбежав зимой 1734 года с Большого суконного двора, по его собственному признанию на допросе, занимался кражами «повседневно» вплоть до ареста летом 1746 года.