Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме
Шрифт:
Женщина и ее друзья
Сидя дома, женщина любила забавляться с домашними животными. У Лесбии (существовала ли она в действительности — вопрос спорный) был воробушек, услада своей хозяйки, которая целый день держала его на груди, но вот милая птичка умерла [345] … Умерла и птичка Коринны — попугай, привезенный из Индии, прекрасно подражавший человеческому голосу; хозяйка похоронила его и написала на могиле:
Сколь я был дорог моей госпоже — по надгробию видно. Речью владел я людской, что недоступно для птиц [346] .345
Катулл, 2 и 3. Возможно, эти стихи заключают в себе сексуальную метафору: ведь воробей среди птиц
346
Овидий. Любовные элегии, II, 6.
Другие женщины умилялись горлинкам и сорокам. Но прелестный любимец мог стать опасен: некая женщина, сообщает врач Целий Аврелиан, заболела чумой, когда щенок слегка поцарапал ей лицо [347] . Бывали и совсем не прелестные любимцы: Антония, жена Друза, так обожала свою мурену, что чуть не отдала ей сережки!
Иные держали при себе от скуки девочек с роскошными волосами, некоторым удовольствие (delicia, deliciae) доставляли карлики и уродцы. Матроне доставляло огромное удовольствие показывать свои живые чудеса или собрание произведений искусства гостям — взрослым детям и подругам. Говоря с подругами, она любила что-нибудь погрызть — например жареные семечки, хотя они и вредили пищеварению [348] . Такие визиты она принимала в собственной комнате, которая называлась, как и спальня, cubiculum. Здесь можно было ненадолго отложить социальный декорум, столь могущественный во всей римской жизни; поэтому и сами комнаты отличались от предназначенных для официального существования вроде большой залы при входе, называвшейся атрием. Гости могли сидеть и в прохладном саду, который бывал больше и меньше, ухоженным и запущенным, но всегда оставался мил и римлянам, и римлянкам.
347
Целий Аврелиан. Острые заболевания, III, 99.
348
Орибаз. Собрание медицинских трудов. Приписываемые книги, 49 и 53.
Днем и ночью, дома, в театре, в путешествии женщина определенного положения писала и получала письма — от маленьких записочек до целых диссертаций; мы знаем их почти исключительно по другим источникам, по мужским посланиям и ответам на женские письма: самих таких писем сохранились единицы. Слова любви таили угрозу для репутации женщины — но и ее партнера также. Из-за записки, которую Сервилия передала Цезарю прямо в заседании сената, судившего участников заговора 63 г., тот чуть не был заподозрен Катоном в пособничестве Катилине. Цезарю, чтобы оправдаться, пришлось показать Катону послание, и тот узнал о его связи со своей сводной сестрой [349] . Но при всей опасности таких записок, они волновали влюбленных, и Овидий [350] без колебаний советует женщине иметь стиль изящный, не слишком сложный, который может воспламенить робеющего ухажера (dubius amator). Встает вопрос, были ли стихи Сульпиции чем-то подобным или настоящими учеными стихотворениями; все современные исследования склоняют ко второму выводу, хотя там был чрезвычайно силен и эмоциональный заряд.
349
Плутарх. Катон Младший, 24.
350
350Наука любви, III, 479–483.
Что касается семейных и деловых писем, они считались вполне позволительными, и если переписка Корнелии — матери Гракхов — не вполне достоверна, то хорошо известно о несохранившихся письмах Теренции к Цицерону, по крайней мере во время его изгнания 58–57, наместничества 51–50 и гражданской войны 49–48 гг. до н. э.; в них шла речь и о денежных вопросах, и о политических новостях, и о семейных, в них жена подбадривала мужа. Хороший тон требовал для таких писем хорошего стиля, не вредила и малая толика греческого. И все-таки женщине не следовало уподобляться мужчине!
Развлечения взрослого возраста
Небольшие приятные дарования женщине шли, но в меру: порядочной даме не подобало слишком хорошо танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах. Если она занималась поэзией, то исключительно для приятного времяпровождения; Саллюстию [351] не нравилось, когда одна дама «играла на кифаре и плясала изящнее, чем подобает приличной женщине», другие осуждали песенки, какие поют в Египте на берегах Нила (carmina nilotica), а Стаций одобрял свою падчерицу, которая плясала, играла на лире и пела — но только его стихи. Она не нашла себе мужа [352] ; возможно, ей попадались только такие семьи, где все еще полагали,
351
Саллюстий. Заговор Катилины, 25, 2: elegantius quam necesse probae.
352
Стаций. Леса, III, 5, 60–64.
Иконография женщин-музыкантш довольно богата, но недостаточно ясна. На саркофаге Луция Атилия Артемата и Клавдии Апфии женщина играет на тамбурине (tympanum) — ударном инструменте в виде деревянного или бронзового обруча, обтянутого кожей, — перед почти обнаженным мужчиной с погремушкой из змеиного хвоста. При этом на церемониях в честь Кибелы и Аттиса на тамбуринах играли в основном женщины — это был атрибут богини. Другой пример: на барельефе в нише надгробного павильона, хранящегося в музее Бардо в Тунисе, изображена стоящая женщина, а возле нее пандура — трехструнная лютня с овальным корпусом. На этом инструменте играли также почти исключительно женщины — сидя, поставив лютню вертикально на колени.
Вне дома
Если женщина выходит из дома: к подругам, в термы, в театр или за покупками, — хороший тон требует, чтобы с ней была служанка (pedisequa). Это не мешало флирту — например, в театре или амфитеатре под предлогом обмена программами или разговора о зрелище.
Дама могла ехать в портшезе (sella) или крытых носилках (lectica). Когда же она шла пешком, то без колебаний надевала обувь на очень высоких подошвах, если находила свой рост слишком маленьким: красавицы и поэты были согласны, что «заёмная красота» (cultu mercato) лучше никакой. Без головного убора не ходили — надевали, больше для красоты, чем по необходимости, платок или сетку для волос. Больше пользы было от салфетки (тарра), которой в Городе, чрезвычайно загрязненном (хотя понятия «загрязнение среды» тогда не было), вытирали пот и пыль. С помощью веера женщина спасалась от духоты, а главное — прогоняла мух и прочих насекомых. Постоянная служанка или ухажер несли над ней зонтик. Сенека Старший был убежден, что поведение на улице указывает на образ жизни вообще, но сколько он ни советовал матронам ходить с опущенными глазами, чтобы лучше показаться невежливой по отношению к тому, кто с ней поздоровается, чем бесстыдной [353] , его мало кто слушал…
353
Сенека Старший. Контроверсии, II, 7, 3.
По дороге непременно останавливались ради какого-нибудь соблазна, а их было много: кому хотелось перекусить, та покупала жареную колбаску, порцию отварной или жареной чечевицы; любительница диковин во все глаза дивилась на заклинателя змей или чужеземных музыкантов; кроме того, на улицах встречалось множество танцоров, акробатов, глотателей ножей и прочих фокусников, лоточников и разносчиков, а также менял и разных нищих — настоящих и ловких симулянтов; все они, чтобы привлечь к себе внимание, громко кричали. Иные женщины позволяли зазвать себя в сомнительные лавчонки посмотреть какие-нибудь древности или редкости. Словом, время шло быстро.
Бани в Риме были местом всевозможных свиданий. В разных местах и в разное время они бывали общими для мужчин и женщин или раздельными, иногда для каждого пола устанавливались свои часы. В числе многих примеров известно стихотворение из Лиона, в котором муж, оплакивая восемнадцатилетнюю жену, советует читателям ходить в Аполлоновы бани, куда он сам ходил с покойной и хотел бы ходить еще [354] . Надпись, найденная в Транстевере, напоминает женщинам, что им запрещен вход в мужскую баню [355] .
354
CIL, XIII, 1983: quod ego cum coniuge feci, vellem si aduc possem.
355
CIL, VI, 579.
Эти заведения для расслабления тела и души [356] были также местом красоты и эротики. Их бичевали моралисты, и всякий должен был хоть немного остерегаться недоброй «зависти» (invidia) к чужому удовольствию. К примеру, в так называемых «термах завистников» в Остии гротескный карлик показывает inbidiosos (так!) неприличный жест. Термы в Байях считались в этом смысле самыми опасными, но и самыми прелестными, так что иногда все термы называли «байями» как именем нарицательным.
356
Corpus reparans mentesque relaxans, как сказано в стих. 1208 Палатинской антологии; loutron alexiponon («воды, отгоняющие скорбь» — греч.) — надпись в термах на форуме Остии ( Robert J. et L.Bulletin epigraphique, 1961, № 854).