Повстанчик
Шрифт:
— Ишь дерево какое нечувственное, — прошипела Федосья Лапина. — Мать страдать заставил да еще и отпихивает от себя. Не плачь, говорит. Да как же не плакать с вами. Поди-ка родили да ростили вас.
— Ну, чего ты на него? — вз'елись на Федосью молодые парни, души не чаявшие в смелом, горячем Ларьке.
— Он правду говорит: че, мать-то в подоле будет его до двадцати лет носить, по твоему рассуждению? Тринадцати годов, ведь. Он у нас красноармеец хороший растет. Не то, что Игнатька твой нюня, маменькин сметанник.
Ларька
Мать продолжала его обнимать. Лицо Ларьки вдруг нахмурилось и приняло озабоченный вид.
— Где отец с Леоном Корнеевичем? — спросил он у коммунаров, высвобождаясь из об'ятий Глафиры.
— Искали тебя, а теперь дома. Вон они идут, — ответил кто-то.
Из общей столовой шли Гурьян с Пахомычем. Лица у обоих были радостные. Им уже успели сообщить о прибытии Ларьки. Ларька вел за повод Карьчика.
— Сынок… — мог только произнести Гурьян, прижав к себе голову сына.
— Ну, вот, другой опять, — усмехнулся Ларька, лукаво взглянув на парней. Те захохотали.
— Да ты дай нам Карьчика-то, поди не убежит, — предложили парни.
— Ладом его надо выстоять, — предупредил Ларька, передавая парням своего любимца.
Затем, обернувшись к отцу с Пахомычем, тихо сказал — Пойдемте в ригу: сказать мне что-то вам надо.
— Знаешь, подлец, что отец не будет ругать, — засмеялся Пахомыч.
Придя в ригу, убранную, как комната, на случай спектаклей, — Ларька деловито сказал:
— Карьчика я нашел у волков в горле.
— Как так?.. — воскликнули оба в раз коммунары, и лица у них побледнели. Они догадались, где был Ларька.
— Да так, — спокойно продолжал Ларька.
— Вам доведется сей же минут бежать на вершной в комотряд, Гришка Чайкин с гнездом около «Бородатой согры» околачивается, где еще у нас позалетось, тятя, буланка падал, как мы за груздями ездили. Изловить очень просто.
— Не врешь, сынок? — воскликнул Гурьян.
— Я только белякам да бандитам вру, потому, как они правды не стоят, — отрезал Ларька. Некогда было ни бранить, ни ласкать Ларьку. В одно мгновенье ока очутились в седлах старые испытанные партизаны числом около двадцати, остальные остались работать.
Поев и отдохнув, Ларька вышел на улицу, где его снова обступила толпа. Все пытали, где он был, как нашел он Карьчика, но Ларька — ни звука в ответ.
— Давайте лучше в лапту играть, — предложил он молодежи. Началась оживленная игра в лапту.
Поиграв, Ларька незаметно дернул Георгия, и оба вместе скрылись в ригу. Георгий рассказал ему, как все ребята и ребятишки, сменяя друг друга, день и ночь звонили в сошник
— А знаешь, Ларь, кто больше всех в сошник бил да держал огонь на шесте? Игнатька Лапин, — сообщил вдруг Георгий.
— Это по какому случаю?.. — удивился Ларька.
— А по такому, что переменился он тут без тебя.
— Пошто это?
— Сознался он мне, что по его милости ты ушел-то. Он, ведь, по злобе на тебя Карьку-то спустил. Каялся он и плакал сколько раз.
Ларька сидел, разинув рот, и не знал, что говорить на такую оказию. Как тут поступить.
— Вот и приехал-то ты, так его не было. Заметил ты?
— Ну, ну! — оживился Ларька — Пойдем-ка, в сам-деле, поищем, где он. Я это сразу заметил, как приехал.
Приятели почему-то сразу направились к старым омётам соломы за ригами.
Подойдя к омётам, друзья действительно нашли там Игнатьку, зарывшегося в солому..
— Игнаш! — вдруг весело крикнул Ларька. — Ты чего тут старые-то омёты караулишь? — сказал Ларька, вскарабкавшись на солому, и, как ни в чем сроду не бывало, дружески хлопнул по плечу своего недавнего недруга. Густо покраснев от неожиданной ласки, Игнатька не знал, как и понять это.
— Здорово! Давай-ка, слазь да пойдемте все вместе купаться, я весь в пыли, как черт.
Игнатька слез с «гнезда» и, стыдливо опустив голову, пошел вслед за Ларькой и Георгием.
— Ты, Ларь, стало быть, не сердишься за то-то… Знашь? — пролепетал дорогой Игнатька, не смея взглянуть на Ларьку.
— Иди, иди, знай. Чего там еще он будет, — ворчал Ларька своим грубовато-ласковым тоном. — Ежели бросил старое, — закадыкой будешь, вот и все.
Георгий же обнял Ларьку по-приятельски, радуясь, что у него такой друг и ласково заглянул к нему в глаза. Навстречу к ним бежала Наташа, все еще ненарадовавшаяся возвращению героя.
Через двое суток вернулись из камышей коммунары и радостно сообщили всей коммуне, что они вместе с комотрядом разбили банду Чайкина, а самого Гришку и его сообщника захватили в плен. Как сказал Ларька, что банда у «Бородатой согры», так и вышло.
Торжеству коммунаров по поводу разгрома «Чайкиного гнезда», как говорили они, не было конца.
Все старались высказать похвалу в глаза Ларьке, на что он только ворчал, как медвежонок:
— А што, коню этакому было попускаться? Я не к бандитам шел, коня искал, а попал к ним, так не погибать же мне было. И опять таки, раз нашел гнездо, — не молчать же было об их, об гадах. Будет, попили нашей крови. И, помолчав, добавил: — Эх! и заживет же теперь наша коммуна! Знай работай, никакая гада тебе не помешает. И машины, и электричество — все у нас будет.