Повстанчик
Шрифт:
— Ну, молодец, — думал, глядя на нее, Ларька, — а ведь кто бы подумал?.. Цаца по виду-то. Надо помириться с ней.
А помирились они незаметно. Читать любила Наташа, а Ларька — слушать терпеливо. Прочитает она что-нибудь в праздник и ну рассказывать ребятам, на крылечке сидя. Лето — не зима, манит поле, качели да игры. Разбегутся слушатели, а Ларька до конца выслушает да еще и по-обсуждает вместе с Наташей, а ей и любо. Вот и сдружились. Ларька любит порядок, «чтоб все по-хорошему было», как говорит он всегда, и Наташа тоже. Самыми лучшими дежурными по столовой считались они. Баловства не любили ни
Правда, на воле козлами прыгали, но то — игра.
Георгий тоже втянулся в сельскую работу. Загорел, окреп и ничем не стал отличаться по виду от остальных мальчуганов.
Пахомыч все больше с машинами возился, кузню направлял, да в риге по праздникам спектакли с молодежью ставил. Софья Андреевна за птицей ходила, шила и вязала на всю коммуну, а в праздничные дни с женщинами беседовала. Делегаткой она была в городе. Благодаря ей и Глафира начала подаваться и перестала ворчать на коммуну.
Ларька по пятам ходил за Пахомычем и по целым часам смотрел, как тот разбирает и складывает машины.
Все шло хорошо. Ларька любил своих коммунаров, но были у него в коммуне и враги: не любил он одну из коммунарок — Федосью Лапину и ее двух детей, Зойку 10 лет и Игнатьку 12 лет.
Федосья была сварливая, неспокойная женщина, проклинающая на чем свет стоит всю коммуну, в которую муж ввел ее насильно. Она расстраивала всех женщин, убеждая их выйти из коммуны и вернуться каждой к своей квашенке. Детям своим она тайком от других детей старалась сунуть лучшие и лишние куски и все сокрушалась о них. Ларька, любивший, чтоб все шло «по-хорошему», как выражался он, воевал с ней за то и яро следил, чтобы дети были все равны. За это он и получил ненависть Федосьи. Она шипела на него и называла его «шпиёном».
Зойка с Игнатием жаловались матери на Ларьку, будто он обижает их.
— Да как же, — оправдывался Ларька. — Чтобы ребятишки не пошли работать, Игнатка с Зойкой лягут в холодок и лежат, либо за материной юбкой бегают, куски выглядывают. Какие же мы будем коммунары. Над нами куры засмеются.
Сам же Ларька на работе ворочал, как мужик, благо, был силен.
Да и как было не работать. Себе же бы хуже было. Все на-ново, всего нет.
Пустое дело, попросят ребята подсолнушков в праздник, а мужики им в ответ: — «Садите сами, а денег сейчас лишних нет».
По рубашке по новой попросят—«Вот лен сами выдергаете, околотите, женщины догоят, — тогда на ситец сменяем».
За что ни хвати, выходит, что и ребятишкам досыта работы хватит.
— Работайте, работайте, ребятня, пособляйте нам тяжелую пору переживать! Будем здорово работать, электричества да машин разных добьемся у себя.
— Эх! Штобы да наша коммуна так разбогатела, штоб лучче-разлучче всех на свете коммун была, — мечтали ребята.
— Ну и будет, — важно говорил Ларька.
— А знаете, — сказала однажды Наташа — Зоя Лапина говорила, что придут бандиты и всю нашу коммуну разгонят.
— Дура она, — решал Ларька. — Разе наша коммуна боится бандитов? Не таких она видала.
— У нас повстанчик один не допустит, — смеялись молодые парни, дружески труня над Ларькой. — Он им задаст феферу.
— А што, повстанчик, сходил бы ты к бандитам, али же нет? — сказал молодой коммунар, Кузьмы Грохалева сын.
— Да мне покуда
И дело к бандитам вскоре же коснулось Ларьки, этого буйноголового «повстанчика».
Был и остался у Ларьки любимец его Карьчик. Как ни старался Ларька из чувства коммунарского долга обращаться одинаково со всеми лошадьми участка, но давняя привычка к Карьчику, тем более скрепленная в партизанщину, не давала Ларьке быть справедливым. Карьчика он любил и жалел, как боевого товарища. Нужно по правде сказать, что Карьчик был такой лошадью, что всем коммунарам по нраву пришелся. «Героем труда» считался по своей выносливости да лошадиной смекалке.
Все знали, что Ларька неравнодушен к Карьчику и, пользуясь этой его слабостью, подтрунивали над ним:
— Какой же ты коммунар, когда «свою» лошадь имеешь? Холишь ее, треплешь.
— Да я что, разве… Да я, ведь… — не знал, что и сказать Ларька и краснел до слез. Победить же свое тяготение к Карьчику он не мог.
Особенно зло шутил над ним Игнатька.
— Да, ведь, Ларя, для общей же выгоды холит лошадь, — заступалась Наташа.
Дело началось с пончиков. Ларьке удалось подсмотреть, как Игнатька торопливо ел какие-то белые пончики, воровски прячась в кустах. Уж не раз он замечал, как Федосья Лапина давала своим детям лишние порции молока, масла, сахару и т. п. и оба, Игнатька и Зойка, пользовались этим со спокойной совестью.
Взорвало на этот раз Ларьку. Зашел он в кусты, залез в карманы к Игнатьке, держа его за руку, и давай исследовать их.
В карманах оказалась всякая всячина по части вкусноедства. Не говоря ни слова, схватил Ларька сладкоешку и потащил прямо в общежитие молодежи. Притащил в общежитие, молча выгрузил из карманов Игнатьки разные пончики-масленчики, сложив все это на стол, молча же указал ребятам на Игнатьку и вышел, как не его дело.
Ребята, поняв в чем дело, сперва хохотали, а потом вынесли на своем собрании следующее постановление: — «Принимая во внимание то, что Игнатий Лапин ведет себя не по-товарищески и дает повод думать о нем, как о себялюбце и собственнике, который в трудную минуту, когда продуктов в коммуне скудно и все делятся крохами, — ест один за углом припрятанные его маменькой алялюшки, — собрание постановило об'явить Игнатию Лапину бойкот на три недели и лишить его один раз удовольствия быть на спектакле, устраиваемом молодежью».
В ту пору слово «собственник» коммунары считали для себя обидным, и, получив такое названье, бойкот, да еще и запрещение быть на спектакле, — Игнатька заревел белугой. Спектакль в степи — это было высшее удовольствие для молодежи и вдруг сидеть дома. И решил Игнатька отомстить Ларьке.
В то время, как шел злополучный для него спектакль, Игнатька побежал и распутал ходившего невдалеке Карьчика, привязав ему путо на шею, и угнал, куда глаза глядели.
На утро все коммунары с ног сбились, ища Карьчика. Ларька все глаза проплакал. Даже еды лишился.