Повтор
Шрифт:
Чуть не подпрыгиваю:
— Следующее? Такая чертовщина не только у нас творится?
— Пока уверенности нет, — тон Юрия Сергеевича кажется неуместно казенным, равнодушным. — Но мы мониторим статистику по стране. И не только ДТП, смертность и преступность. Широкий спектр показателей держим на контроле. Повлиять на все человечество стремилось больше одного человека. И не все они благодушно мечтали о счастье — всем, даром. Мало ли, Саша, какие у людей бывают фантазии… некоторых уже за одни только фантазии стоит отстреливать.
Никогда не подумал бы, что не стану спорить с последним
Значит, сейчас мне Олега не вызволить — ситуация не та, чтобы торговаться. Костьми лягу, но сброшу морок с родного города — и Юрий Сергеевич прекрасно это знает. А вот в другой раз, если он будет, можно уже выдвинуть побольше условий.
Сейчас главное — освободить город. Даже если ради этого придется заложить душу дьяволу.
— Так жаль, Сашенька, что твоя Оля совсем тебя не любит…
В голосе мамы сквозит глубокая, искренняя печаль. Сжимаю зубы и давлю на газ. Дождь бьется в лобовое стекло, дворники едва справляются с потоками воды.
Я все-таки решил вывезти маму из города — не уверен, что ее организм справится с гормональной нагрузкой. Натаху уговорить выехать не смог — она души не чает в своем автомеханике, называет его Пуся, а он ее — Кися. Ну, пусть голубки побудут вместе, пока могут — придя в себя, Натаха наверняка сразу выставит его вон. Все равно запихивать здоровенную тетку в машину силой было бы чревато боком. А маме я просто наврал, что повезу ее выбирать отделку для дачного домика. Когда мы пересекли невидимую черту — километра через три после официальной границы города — она не зарыдала, не забилась в истерике, а просто притихла на заднем сидении, уставившись прямо перед собой застывшим взглядом. А теперь говорит какие-то странные, несуразные вещи.
— Мам, потерпи еще немного, шесть километров до блокпоста, там скорая ждет…
— Оля твоя — хорошая женщина, добрая, — не слушая меня, говорит мама. — Но ведь она не любит тебя. Ты ей просто удобен — надежный, порядочный, со своей квартирой, зарабатываешь… Поэтому и терпит, что ты налево ходишь. Если бы любила — терпеть не стала бы…
Давлю соблазн еще прибавить скорость — дорога мокрая. Дворники противно скрипят по стеклу. Наконец впереди появляются контуры блокпоста. Скорая стоит с включенной мигалкой. Подъезжаю, останавливаюсь, выскакиваю из машины, распахиваю заднюю дверцу, отстегиваю ремень, пытаюсь помочь маме выбраться — она ни на что не реагирует.
Меня оттесняют санитары в синих комбинезонах, отводят маму в свою машину. Медсестра готовит шприц. За работой медиков приятно наблюдать — они деловиты и собраны, такой контраст с расслабленными людьми в городе, из которого я только что выехал…
Через четверть часа к моей машине подходит пожилой врач, садится на переднее пассажирское сидение и говорит:
— Острый депрессивный эпизод мы купировали медикаментозно.
— Я бы хотел с ней поговорить.
— Она спит, проснется уже в больнице. Понаблюдаем сколько понадобится.
— Номер и адрес больницы назовите.
— Записывайте… У вас тут курить можно?
Вообще-то нельзя, но не выгонять же врача, который только что лечил мою мать, под дождь.
—
Салон тут же заполняется вонючим дымом дешевых сигарет.
— Ваша мама — двенадцатая. Спецназ практически похищает людей, тех, кто тут на окраине живет или работает. Я уже все повидал: и истерики, и галлюцинации, и агрессию, и депрессивные эпизоды… Ничего, за два-три часа все приходят в норму, так что с вашей мамой в порядке всё будет. Поедете с ней в больницу?
— Не могу. Жене позвоню, она подъедет… Спасибо вам.
Так себе я получаюсь сын, но ехать в больницу правда нет времени сейчас. Расследование ползет с черепашьей скоростью, и только пока я стою у Лехи за плечом. Он, в принципе, молодец, держится как может и действует — профессионализм не пропьешь, то есть не потопишь в гормонах счастья. Но фокус его внимания постоянно плывет, он отвлекается, теряет нить расследования. Хотя Леха, как и все, стал в эти дни расслаблен и благодушен, иногда я вижу, как ему отчаянно хочется вытолкать меня из кабинета, больше никогда не впускать и забыть про всю эту мутную историю.
Но я умею быть настойчивым, потому сделано уже многое. В городе живет 587 тысяч человек, из них 446 тысяч — достигшие семнадцати с половиной лет, то есть одаренные. Из общего списка исключены те, чей Дар официально зарегистрирован и подтвержден, и мы можем быть уверены, что он не имеет отношения к воздействию на психику и эмоциональное состояние других людей. Те, чей Дар известен только с их слов — под подозрением; допустим, когда человек заявляет, что получил Дар убийцы — никто не попросит его это продемонстрировать. А пять-шесть процентов обывателей вообще отказались сообщать о своих Дарах государственным органам.
Из списка потенциально способных воздействовать другим на мозги вычеркивают тех, о ком точно знаем, что в последнее время они не покидали города больше чем на месяц: ходили на работу или на учебу, регулярно светились на уличных камерах, лежали в больнице, пользовались сотовой связью и банковскими картами. Другое направление работы — проверка приезжих. Каждый день сотни людей прибывали в город на поездах, самолетах, междугородних автобусах, через туристические фирмы. Их пофамильные списки в полиции есть. Хуже, что еще можно приехать на электричке или юркой маршрутке — вечно они клубятся в самом заплеванном углу вокзальной площади, и водители принимают «за проезд» только наличку; такие пассажиры нигде не регистрируются по паспорту, отыскать их практически невозможно. Если наш виновник торжества — гастролер, наверняка он въехал именно так, ищи теперь ветра в поле…
Тут, конечно, полно тонких мест — например, человек может числиться на работе фиктивно. Или виновник торжества усилил свой Дар давно, несколько месяцев провел в городе, а осчастливить всех даром решился только теперь… или приказ такой получил только теперь. Как угодно могло повернуться, везде соломки не подстелешь. Работаем по принципу — делай что должно, и будь что будет.
Так что никак я не могу ехать сейчас с мамой. Хорошо хоть больница в дальнем пригороде, значит, можно надеяться, что врачи там так же старательно исполняют свою работу, как я — свою.