Повтор

Каляева Яна

— Но это значит, что никакого внешнего воздействия не было? В нас просто активировалось то, что уже было?

Пожимаю плечами:

— Это ничего такого не значит, Сань… Тут еще годы и годы исследований нужны. И они могут так ни к чему и не привести. Была в прошлом веке такая теория двухкамерного сознания. По ней получается, что в доисторические времена человек не

имел сознания в нашем понимании, а его разум состоял из двух частей. Одна принимала решения, другая им следовала, причем между собой они общались вербально, то есть словами. Такая как бы… шизофрения как норма жизни. Когда требовалось принять решение, в голове человека звучал голос, который указывал ему, что делать. Сейчас разум — это часть нас, а тогда он воспринимался как что-то внешнее по отношению к личности. Ну, вот по этой теории.

— Но она подтвердилась?

— Нет. Хотя опровергнуть ее тоже никто не смог. Так она и осталась гипотезой. Поэтому не надо раскатывать губу. Может, и мы ничего не докажем в обозримом будущем. Хотя сейчас старшие дети Повтора заканчивают аспирантуру и скоро ломанутся в большую науку… Наверно, нас ждут фантастические прорывы. Чудо, что я вообще успеваю защититься — скоро люди старого образца перестанут выдерживать конкуренцию. Но то, что происходит сейчас… представь, собираются австралопитеки на симпозиум и пытаются осмыслить природу разума.

Саня притягивает меня к себе:

— Австралопитеки… а знаешь, ты очень даже симпатичный австралопитек.

Прикрываю глаза, прижимаюсь всем телом, глубоко вдыхаю запах пота. Глажу Санину спину, привычно нащупывая под футболкой шрам от выстрела между лопаток. Он так и не рассказал мне, кто стрелял в него и почему. Он вообще многого не рассказывает — пытается меня уберечь.

За эти годы Саня стал наполовину седым, у глаз явственно проступили морщинки — но мышцы твердые, во взгляде сочетаются доброта и сила, и меня по-прежнему слегка ведет от запаха его тела. И ведь спальня совсем рядом… но няня скоро уже приведет близнецов.

Саня, наверное, вспоминает о том же, потому что отпускает меня, отстраняется и говорит:

— Отпразднуем

в выходные твою защиту?

— Можно…

— Кого пригласим?

— Да как обычно, наверное. Моих девчонок. Генерала Леху. Ну и семью, само собой. Федька пусть подругу свою привозит, если мы ее сегодня не перепугаем до полусмерти. Маму свою пригласи… как она?

— Завтра уже выписывают. Все-таки медицина усилков — дельная штука. В областной больнице говорили, что мама уже не встанет…

— Вот настоящая причина для праздника! Давай тогда всех соберем. Юльку с мужем и малышом. Олега, если он сможет вырваться со своей сверхсекретной работы. Наталью с ее автомехаником…

— Валерка теперь ретроавтомеханик. Однако не унывает. Говорит, на его век вонючих бензиновых ретроавтомобилей хватит. Обещал фордик наш реанимировать…

Саня сентиментально привязан к старой машине, хотя давно уже ездит на стильном обтекаемом мобиле с T-аккумулятором новейшей модели.

Сказать, что с Саней бывает нелегко — это ничего не сказать. Однако годы профессиональных и личных наблюдений показали одно: со сверхдаром или без оного, а человеческого в Сане больше, чем у основной массы так называемых нормальных людей.

— Отлично! Только чур мы с Ярой вручную всего настряпаем, без автоматики. По праздникам можно. И потом, мои дети должны уметь готовить еду при помощи ножа и огня, как в каменном веке. А то жизнь слишком уж быстро меняется. Кто знает, в какую сторону оно все повернется?

Саня улыбается:

— Все будет хорошо. Я прослежу. Ладно, пойду — ступеньки сами себя не доделают…

Выхожу на крыльцо следом на Саней. Всем телом ощущаю влажную предвечернюю прохладу. Окно в Яриной комнате открыто, и я слышу, как она говорит кому-то в Сети «да это же просто, как массив просуммировать». Из сада пахнет отцветающей вишней и доносятся детские голоса.

Быть может, эта спокойная мирная жизнь в эпоху сумасшедших перемен существует лишь потому, что мой муж раз за разом выходит ее защищать. И я люблю его так же, как саму жизнь.