Повтор

Каляева Яна

Я сжал зубы и продолжил попытки медитировать, пока не утомился и не заснул. После пробуждения начал по новой. И снова. И снова.

Ничего не происходило. Ни галлюцинаций, ни голосов из скрытого динамика — может, он сломался? Только досаждали эротические фантазии, словно я волшебным образом вернулся в пубертат; сейчас я был бы счастлив прикоснуться к любой женщине. Из-за питания вареной крупой постоянно хотелось пить, а еще — мяса, свежих овощей или даже ложку сахара, хотя обычно я к сладкому равнодушен. Да черт возьми, любых ощущений хотелось до боли, до крика — посмотреть на что-то яркое, послушать музыку, вдохнуть запах…

вообще любой подошел бы, сейчас я даже химозному аромату туалетного освежителя воздуха был бы рад. Но тут были только скучные белые стены.

Я не сдавался, начинал медитации день за днем… вернее, период за периодом — похоже, еду специально доставляли через нерегулярные интервалы, так что отсчитывать время она не помогала. Самое обидно, когда я медитировал дома во время обучения управлению гневом, получалось лучше. Но я пробовал снова и снова. Мы точно знаем, что как минимум восемь человек успешно прошли эту процедуру — значит, смогу и я. Правда, неизвестно, сколько было неудачных попыток и что с этими неудачниками случилось… Может, Алия расшифровала технику Кукловода неправильно? Так ли эта вертлявая дамочка умна, как пытается показать?

Чем больше я прикладывал усилий, тем яснее осознавал, что ничего не получится. Заставить себя сделать хотя бы элементарную зарядку становилось все труднее — меня одолевала апатия. Похоже, я слишком много спал или просто валялся на коврике в полудреме. Пропало желание есть осточертевшую пресную крупу и даже элементарно умываться. Я ждал, что голос из динамика скажет что-то важное — но он все молчал. И внутри меня тоже никаких судьбоносных голосов не звучало.

В общем, пришлось наконец признать, что миссия провалена; единственное, чего я дождусь среди этих проклятущих белых стен — это физической и умственной деградации. Я уже с трудом отжимался хотя бы тридцать раз и не мог взять в уме интеграл даже по частям. Накатывали головокружения и слабость. Одежда стала противно липкой от пота — похоже, у меня поднималась температура.

Раз за разом я повторял про себя, что этот метод не сработал — придется искать другой. Наконец я поднял лицо к пересечению стены и потолка, где, по моим прикидкам, должна была находиться скрытая камера, и отчетливо сказал:

— Ладно, завязываем. Не получилось. Открывайте дверь.

Ничего не произошло.

Я стал повторять этот призыв — с каждым разом все в более экспрессивных выражениях, под конец уже просто нецензурных. Походил по комнате. Съел пару ложек безвкусного склизского риса. Постучал кулаком в дверь — заблокированную намертво. Попробовал отжимания — сломался в начале второй десятки. Потрогал лоб — кажется, температура уже не шуточная. Может, я успел подхватить вирус, поэтому такая слабость во всем теле? Или что-то подмешано в воду, еду, воздух?

Это все было неправильно. Я же не похищенный, не пленник, не заключенный. Я сам организовал этот эксперимент — значит, могу в любой момент его прекратить. Почему… ничего не происходит?

Я еще поорал в предполагаемую камеру, пока не сорвал голос. Мрачно попырился в пустую стену, растянулся на коврике и наконец заснул.

Когда я просыпаюсь, дверь широко распахнута.

Глава 21

В дивизии недостает супервизии

Отчаянно хочется на воздух. Вещи? Черт с ними, потом поищу. Быстро прохожу коридоры и вываливаюсь во двор — в

тихий солнечный день, какие бывают только в начале сентября. На базе тихо, словно тут нет ни души. Ворота распахнуты, и возле них стоит всего одна машина — мой фордик. Дверца открывается, и навстречу мне выбегает Оля.

Подхватываю ее, прижимаю к себе, кружу, зарываюсь лицом в ее волосы, вдыхаю родной запах ванили и мяты. Оля смеется и плачет одновременно — бережно вытираю бегущую по ее щеке слезу, шепчу «ну что ты, малыш, не надо, все хорошо». На самом деле я ни черта в этом не уверен, но хочу еще на несколько секунд оттянуть момент, когда придется задавать вопросы, ответы на которые могут мне не понравиться.

Оля спешит развеять мои тревоги:

— Со мной связались из… из организации, где ты работаешь, и сказали, что никакой опасности больше нет. Можно возвращаться домой. Мы ведь прямо сейчас поедем домой, да, Саня?

Я даже не знаю, где мы находимся — но ничего, разберусь. Проблема в другом — можно ли нам сейчас домой? В самом ли деле там безопасно? Они что, сами справились с Кукловодом, пока я бился головой о стену в безуспешной попытке духовного роста? Эта мысль вызывает смесь облегчения и обиды. Надо позвонить в Штаб и все разузнать… Так, телефон остался в контейнере. Оглядываюсь — массивная стальная дверь, из которой я только что вышел, уже закрыта. Подхожу к ней, дергаю ручку — заперто.

Странно это все…

— Нужно позвонить. Дай свой телефон, пожалуйста.

— Разрядился, а шнур я забыла взять — второпях собиралась. Поехали домой, Саня. Часа через два дома будем. Я суп сварила, сырный, как ты любишь. И пирог испекла со щавелем.

Как-то все это… Нет, прекрасно, конечно — и Оля, и суп с пирогом… Но что, мне так и ехать в этих заскорузлых потных шмотках? Белыми они были… сколько времени назад?

— У меня и прав-то при себе нет… Вообще никаких документов.

— Ничего, я поведу. Хорошо, что ты меня в страховку вписал.

Действительно — вписал еще зимой. Оля тянет меня за рукав. В самом деле, не оставаться же здесь, на этой заброшенной базе. Заброшенной… что, черт возьми, вообще происходит?

Сажусь на пассажирское сиденье своего форда. Не уверен, что когда-нибудь ездил на нем раньше — предпочитаю управлять сам. Оля выводит машину на грунтовку, которая скоро вливается в старенький, потрескавшийся, но все же асфальт.

— Как вам с Федькой жилось… там, куда Леха вас вывез? Не очень паршиво было?

— Нормально. Там что-то вроде санатория, такого, в советском стиле, знаешь — тусклый номенклатурный шик. Парк даже небольшой на территории и спортивная площадка. Хотя забор высокий очень. Столовка, буфет — кондово так кормили, но голодать не пришлось. Телефоны отобрали только, Федька сначала на стенку лез, а потом нашел библиотеку и даже подсел на бумажные книги — весь список на лето перечитал.

Все именно так, как я себе и представлял.

— А как сейчас Федя?

— Вот в школу пошел. Там все на ушах стоят, Повтор уже почти официально признали. Считается, что детки теперь умненькие стали… те, кто хочет учиться, конечно. Говорят, программы будут прямо в течение учебного года перекраивать.

Оля ведет аккуратно, не превышая скорость, старательно объезжая выбоины на асфальте. Березки вдоль дороги уже подернулись желтыми пятнами — милая сердцу любого русского человека ранняя осень средней полосы.