Появляется всадник
Шрифт:
Краешком глаза он заметил неожиданное движение. Териза повернула голову в ту сторону, словно знала, что это означает.
Он не раздумывая заглянул в зеркало.
В зеркале было движение, но это не было движение армий. Само изображение двигалось, менялось…
Пока он смотрел, картинка в зеркале превратилась в большую комнату с каменным полом, с кроватью и инструментами для наслаждения, залитую солнечным светом.
В центре, глядя на Эремиса, стоял высокий мужчина с чересчур большим носом, слишком отодвинутыми к ушам скулами, слишком высоко открывающим лоб прядями черных волос.
Его руки удерживали почти раздетую женщину. Ее тело бессильно обвисло, словно последние силы покинули ее. Но ее глаза…
Они больше не были пустыми. Она зашла чересчур далеко внутрь себя и обнаружила там источник неиссякаемой силы. Казалось, ее глаза излучали тьму, которая окутывала его, словно вакуум, засасывающая его черная пустота.
Он видел ее и себя; это было его собственное изображение в плоском зеркале, великолепного качества, и оно потрясло его, словно откровение, словно теперь ему больше ничего и не надо было знать. Позвольте мне показать, что я умею.
Последнее, что он почувствовал, прежде чем разум покинул его, это полное ошеломление.
52. Больше никаких сражений
Териза пробыла в застывших объятиях Мастера Эремиса долго.
В какой—то миг ей показалось, что она чувствует под ногами дрожь: дрожали сами камни. Но все это исчезло, прежде чем она обратила на это внимание.
Тем не менее, попытка задуматься помогла ей вернуться.
Сейчас она вспомнила кое—что еще, в чем не могла ошибиться — мелодичное пение рогов.
Она ясно слышала их, они гудели прямо в ее сердце; музыка охоты, смелая зовущая музыка; призыв рисковать и наслаждаться красотой. Хотя звук не проходил сквозь зеркала, рога, казалось, звучали громче всякий раз, как она смотрела на короля Джойса, бушующего в битве; она слышала звуки рогов столь же ясно, как видела сражение. Звуки поднимали ее ввысь…
Воспоминание о них помогло полностью прийти в себя.
Пора идти.
Она не знала, что произошло с Артагелем и Джерадином, но не боялась… пока. Гарт остановил бы Джерадина, если бы смог. И Мастер Гилбур атаковал бы короля Джойса с помощью Воплотимого, если бы смог. Раз Гилбур ничего не сделал — если не считать дрожания пола, — Джерадин и Артагель, должно быть, живы. Она хотела видеть их, всех трех братьев. Хотела ощутить объятия Джерадина, посмотреть в лицо Артагелю и узнать, как там Найл.
Она еще раз посмотрела в свое изображение, чтобы успокоиться—И ослабила связь с зеркалом, позволяя ему вернуться к изначальному изображению.
После этого принялась выбираться из объятий Эремиса.
Он был твердым как камень, все еще возбужденным, напряженным; каждая частичка его тела окаменела от неудовлетворенных амбиций и тщетных усилий. Тем не менее, так как он не мог реагировать на ее усилия, то не смог и сдержать ее.
Через мгновение Териза была свободна.
Он по—прежнему стоял так, словно она навсегда принадлежала ему — словно он на мгновение отвернул голову от ее поцелуев, чтобы мельком взглянуть на зеркало, прежде чем продолжить наслаждаться
Она смутно подумала, что ему, наверное, больно, если в нем осталось достаточно соображения, чтобы чувствовать потерю или ярость. Но она сомневалась в этом.
Затем в комнате появились Джерадин, Артагель и Найл.
Несмотря на обессиленность, они явились сражаться за нее. Артагель держал в руках меч, Найл сжимал цепи, Джерадин смотрел грозно. Все они бросились на Мастера Эремиса. Но, когда увидели, что он не шевелится, не может пошевелиться, а с ней все в порядке, Джерадин издал крик радости, Артагель изумленно заморгал, а Найл выпустил из рук цепи.
Никто из них не задавал вопросов. Все они обрадовались, хотя и не спешили узнать, что произошло. Однако через мгновение все они уставились в зеркало.
Пришлось изменить фокусировку, чтобы лучше видеть короля Джойса. Он так далеко въехал в долину, был окружен столькими кадуольцами, что на какое—то время исчез из вида. Но когда они высмотрели его, то увидели: он может выиграть битву.
Его силы и силы верховного короля пока что были равны. Но Термиган и его люди по—прежнему перекрывали левую сторону долины; солдаты принца Крагена запечатывали правую. В итоге верховный король Фесттен не мог получить подкрепление.
Он нуждался в подкреплении. Кадуольцы просто не могли сражаться так же самозабвенно и доблестно, как их противники. Король Джойс и принц Краген атаковали их с обеих сторон, а Термиган преграждал путь к отступлению, стена и труп слизняка ограничивали их движения; у них не было места для маневра, не было путей отхода. Кроме того, воины Морданта и Аленда сражались так, словно стали непобедимыми. Увидев это, Артагель просиял, а Джерадин рассмеялся:
— Посмотрите—ка! Я всегда говорил, что ему стоит служить! — Он вероятно забыл, что Найл может чувствовать иначе. — Разве не говорил? Теризе все еще хотелось плакать. И в то же время в ней росли гнев и возбуждение. Ей пришлось сделать усилие, чтобы заставить язык повиноваться: — Я хочу кое—что сделать.
Не в состоянии ничего объяснить, она махнула рукой Джерадину, Артагелю и Найлу, веля отойти от зеркала, и пододвинула его так, чтобы Мастер Эремис не загораживал картину. Почти в слезах, почти ликуя, она изменила фокусировку зеркала, подняв изображение на стену, к последней катапульте.
Орудие готово было выстрелить, а оба — принц Краген и король Джойс — находились в пределах его досягаемости.
И, нанеся свой единственный удар в этой битве, Териза воплотила в комнату фрагмент рамы катапульты. Бревно двигалось с такой силой, что пробило зеркало и раскололось, ударившись о дальнюю стену.
На этот раз рассмеялись оба, и Артагель, и Джерадин. Кое у кого в долине сделался такой вид, словно и они едва сдерживали восторг.
Это помогло войскам; но она не могла избавиться от тугого узла печали и радости. Если она останется здесь, со стоящим перед ней в таком виде Мастером Эремисом, с ней случиться истерика.
— Идем, — сказала она.
Артагель кивнул и обернулся, чтобы помочь Найлу. Но Джерадин виновато посмотрел на застывшего Воплотителя, на плащ на полу, словно его смутила собственная жалость.