Появляется всадник
Шрифт:
Сейчас, когда мир завоеван, мы должны исцелить его! С этого дня мы будем делать наш мир мирным.
Когда он закончил речь, ликование длилось еще долго.
После того как раненым оказали помощь, какую позволяли обстоятельства, и накормили войска трех армий провизией, доставленной из Орисона, король Джойс приказал всем военачальникам верховного короля Фесттена вместе с его собственными и военачальниками принца Крагена собраться и послушать, что скажут Териза и Джерадин, Артагель и Найл. Он попросил принца и Элегу, Мисте и Дарсинта объяснить, что делали они. Он снова рассказал о своих действиях,
Он выслал несколько сотен своих воинов, чтобы они нашли и уничтожили убежище Мастера Эремиса. И отослал другие отряды в холмы, возвестить, что каждый добровольно сдавшийся кадуолец получит прощение, как и ранее сдавшиеся в плен: вернутся они домой или нет, примкнут к нему или нет — решать им. Пусть не опасаются, что на них устроят охоту или накажут. Король Джойс никого не боится и не хочет проливать новую кровь.
Потом Гильдия начала доставлять бочки с элем и кувшины с вином, и всех оставшихся в эсмерельской долине пригласили на королевский праздник. Этой ночью в провинции Тор не было никаких сражений.
Эпилог: Пешки проходят в дамки
Прошло некоторое время, весна повернула на лето. Териза и Джерадин выехали из Орисона, направляясь к леску в холмах, где их впервые атаковали каллат — где впервые появились всадники из ее снов в неверном обличье, как позднее в неверном месте, делая совсем не то, что во сне.
Поздние холода и снег, которые так мешали во время марша на Эсмерель, серьезно повредили фруктовым деревьям, цветам и ранним овощам в Демесне и провинции Тор; но здесь не было никаких признаков холода. Деревья щеголяли пышной зеленью, и шелковистая трава под ними пахла сладостно; в траве пробивались полевые цветы, словно нежные и неожиданно открывающиеся возможности. Мягкий ветерок дул так слабо, что лишь шевелил листву и сохранял прохладу, ему не хватало силы, чтобы нарушить очарование этого места.
Териза привела сюда Джерадина, потому что вновь захотела услышать мелодичное пение рогов. Ей предстояло принять решение, и она подумала, что нежная музыка, которая когда—то так поразила ее во сне, открыв ее сердце для Джерадина, короля Джойса и Морданта, поможет ей.
Тот сон был чем—то вроде странного предсказания, одновременно верного и обманчивого; оказавшегося ложным оба раза, когда сбывался, и тем не менее правдивого в некоторых деталях, словно каждый раз возникал новый кусочек правды.
И все—таки она хотела бы увидеть новый сон, изображение в зеркале, сделанном из чистого песка мечты. Ей нужно было какое—то направление, цель, что делать дальше.
Нужно было решить, оставаться ли ей здесь. Или вернуться к прошлой жизни.
Джерадин был задумчив, почти мрачен. Ей хотелось бы услышать, как он просит ее остаться; это тоже могло бы помочь. Но он решил уважать ее желания и не влиять на ее решение. О, он хотел, чтобы она осталась; Териза знала. Но, кроме того, он желал ей счастья. Он всегда был таким: внимательно прислушивался к ее требованиям или желаниям, инстинктивно позволял ей быть главной. И чем сильнее он становился, чем увереннее в себе, тем меньше требовал от нее.
Ее счастье было чем—то большим, чем просто ее просьба подчиниться ее желаниям.
К несчастью, решимость Джерадина позволить ей самой сделать выбор все только усложняла.
Деревья
С другой стороны, Мордант праздновал мир. И, судя по всему, на долгие времена.
Она любила Джерадина. И не хотела покидать его. Джерадин, помоги мне.
И хотя Териза знала, что он не захочет отвечать, она спросила:
— Что делать мне?
Он достиг той точки, когда просто невозможно было посмотреть ей в глаза. Глядя в сторону, в лес, словно искал место, откуда впервые появились каллат, — место, которое трудно было распознать в картине, полной листвы, травы и полевых цветов, — он пробормотал:
— По—моему, Дарсинт остается.
— Ну конечно, — ответила Териза с большей горечью, чем намеревалась. — Ему ведь некуда возвращаться. Ты можешь вернуть его в то изображение, где впервые нашел его, — на Питан, — но ты не сможешь вернуть его к соотечественникам. А в его скафандре иссякла энергия. Он не сможет защищаться.
У меня трудность совсем иного рода. Меня ты можешь отослать назад.
Джерадин мрачно кивнул.
Одиночество вдруг темным колодцем разверзлось перед ней, и глаза Теризы наполнились слезами. О, Джерадин, любовь моя, неужели ты не поможешь мне? Тихо, чтобы он не понял по голосу, что она чувствует, она спросила:
— Какой же у меня выбор? Он пожал плечами.
— Я могу воплотить тебя домой. Твой отец наверняка продал твое жилище. Ты можешь начать жизнь с начала.
— И почти мгновенно добавил: — Может быть, это не так уж плохо. Я смогу навещать тебя иногда. Ты сможешь навещать меня. Мы знаем, как это делать.
Его голос потонул в шорохе листвы.
— Или? — настаивала она.
— Или ты можешь остаться здесь. — Еще мгновение Джерадин отворачивался от Теризы, отказывался взглянуть на нее. Но потом, словно человек, который не может сдержаться, он обернулся. — Ты можешь остаться здесь и выйти за меня замуж.
Сквозь слезы Териза читала в его глазах смущение и отвагу, готовность к радости или боли; обеспокоенность, нежность и настойчивость. И когда он так посмотрел на нее, она снова услышала пение рогов.
Свадьбу они сыграли в разгар лета, в большом бальном зале Орисона — том пустом зале, о котором забыли на долгие годы, пока Мастера не приспособили его под склад во время марша в Эсмерель.
Словно жалея об упущенных в безрадостных трудах годах, король Джойс украсил бальный зал с невероятной пышностью: стены были увешаны флагами и гобеленами; толстые ковры устилали полы; огни в медных печках придавали воздуху золотистый оттенок; белое пламя в огромных очагах изгнало из камня застарелый холод; музыканты на балконах играли до тех пор, пока каждый уголок бального зала, казалось, не начал петь и веселиться.