Появляется всадник
Шрифт:
— Великолепное вино. Хотела бы я прихватить с собой бочонок такого.
Несколько глотков вина помогли Элеге вернуть самообладание. И, уже взяв себя в руки, она спросила:
— Почему ты говоришь, что тебе пора? Ты ведь только что пришла. И… — она постаралась изобразить самую очаровательную улыбку, — ты еще ничего не рассказала, а я не поняла, почему ты пришла сюда.
Мисте снова отпила и, держа бокал обеими руками, заглянула в него.
— Я пришла задать вопросы и получить на них ответы, чтобы принять решение и надеяться, что послужу добру, а не
— Другими словами, — Элега старалась говорить спокойно, — ты не хочешь мне доверять. Я должна помочь тебе решить, можешь ты мне верить или нет.
Глаза Мисте потемнели. И почти сразу Элега заметила горькую перемену, произошедшую с ними обеими. Мисте была младшей из дочерей короля и в некотором смысле самой малоуважаемой — одинокая, погруженная в романтические мечтания, в свои странные состояния, которые не имели ничего общего с реальностью. Только отец выслушивал ее, не выказывая при этом скрытой насмешки, — но сейчас его королевство разваливалось, и виной тому было одиночество Джойса.
И тем не менее, она стала другой, облекшись в собственную храбрость лучше, чем в кожу. Вполне вероятно, она сошла с ума. Как еще объяснить то, что она здесь, что она посчитала решение прибыть прямо в лагерь Аленда разумным и требует ответов на вопросы? Даже если она была нормальна, она стала совершенной незнакомкой, и Элега не знала, как это оценивать и как к этому относиться.
С другой стороны, какой вред она могла причинить, глупая, бесстрашная дочь безумного короля? Неужели возможно, что она каким—то образом побывала в Кадуоле? Нет. Армия верховного короля Фесттена слишком далеко, — кроме того, ее продолжают сдерживать силы Пердона. Так какой же вред может причинить Мисте? Да никакого.
Мисте и не думала отвечать на вопросы Элеги. Через некоторое время Элега решила, что с расспросами можно подождать. Чувствуя к своей одинокой сестре неожиданную симпатию — и нечто вроде уважения, она не могла дать более точное определение, — она внезапно, без всяких оснований решила сыграть по—крупному.
— Отлично, — сказала Элега. Ведь ее природе было более привычно рисковать, чем осторожничать. Бездействие принца Крагена раздражало ее. Спрашивай более определенно.
От ее слов глаза у Мисте загорелись. Мисте невольно погладила ее по щеке.
— И снова благодарю, — пробормотала она. — Ты сослужишь мне великую службу.
И почти сразу принялась допытываться:
— С отцом все в порядке? Он… — она судорожно сглотнула, — жив?
— Насколько мне известно, в добром здравии. — При первых словах сестры в горле у Элеги пересохло. —
Прошло всего несколько дней с тех пор как я в последний раз беседовала с ним. — И сейчас, решившись играть по—крупному, она осознала, что рассказать свою историю ей будет нелегко. Основополагающие убеждения Мисте были чересчур пуританскими. — Кроме того, эмиссары и посланники вроде Смотрителя или Мастера Квилона передают сообщения от него незамедлительно. Он остается королем в собственном замке, хотя его власть над Мордантом закончилась. Мисте с облегчением вздохнула.
— Это
— А Териза? Как она?
Элега скрыла свое смущение сарказмом.
— Боюсь, эта леди пала жертвой обычных ошибок Джерадина.
— Как? — в голосе Мисте послышались нотки тревоги. Вспомнив про резервуар, Элега сказала с ядом в голосе:
— Научилась у него давать маху.
И снова Мисте кивнула; она смутно понимала, что хотела сказать Элега — но не хотела расспрашивать. Она на мгновение задумалась, а затем медленно спросила, словно хотела подобрать слова помягче:
— Элега, а почему ты здесь? Если наш отец до сих пор правит в Орисоне, почему ты оказалась в стане его врагов?
Ну вот и все; точка, где почва стала зыбкой, вопрос, в котором они никогда не поймут друг дружку. Если правда слишком сильно изумит Мисте, Элеге придется вызвать стражу и передать сестру в руки принца Крагена.
Тем не менее, Элега верила в риск и решила рисковать до конца. Она сухо ответила:
— Вопрос поставлен неправильно, Мисте. Ты должна была спросить, почему принц и его войска оказались здесь. Мое «почему» связано с его.
Мисте внимательно посмотрела на нее.
— Нечто такое я и подозревала. Вот почему я так боялась за отца. Я думала, алендцы пришли сюда потому, что он мертв. Но я не собираюсь обвинять тебя в принятии неверных решений.
— Когда я покидала Орисон, принца Крагена оскорбили в зале аудиенций. Но то, что он сдержался, заставило меня думать, что он и не надеялся на мир.
— Почему он здесь, пытается свергнуть короля?
— Потому что, — ответила Элега, опасаясь реакции Мисте, — я убедила его поступить именно так.
В некотором смысле Мисте вообще не отреагировала; она просто замерла, словно зверь в убежище. Это было так непохоже на нее, что казалось более обидным, чем потоки обвинений. Где она научилась такому самообладанию — и такой осторожности?
— Я встретилась с ним после аудиенции у короля. — Элега старалась, чтобы в ее голосе не звучали виноватые нотки. — И решила довериться ему, когда он заявил, что желание Маргонала жить в мире — искреннее. Но Аленд раздирает противоречие, которое они должны разрешить. Кадуол не желает жить в мире, а сила короля стала слишком ничтожной, чтобы не отдать Гильдию в лапы Фесттена. Аленд должен что—то предпринять, чтобы верховный король не заграбастал Воплотимое.
Сначала я продемонстрировала принцу искренность своих намерений—И он ответил обещанием, что, если Орисон сдастся ему, он сделает Пердона королем Морданта — и Аленд ничего не потребует взамен, если Гильдия не достанется Кадуолу.
Тогда я убедила его, что вся наша надежда — на осаду.
— Но, Элега, — запротестовала Мисте, — ведь это глупость. Отец — единственный, кто может провести корабль Орисона сквозь все шторма. Осада может длиться годами. А верховный король Фесттен не будет ждать так долго, чтобы помешать монарху Аленда захватить Гильдию.