Поймать ночь
Шрифт:
– Ты в порядке?
Нет, она не в порядке. Показанное и сказанное Зареком и Эшем привели ее мысли в беспорядок.
Хотела бы она знать, кому верить.
– Где у тебя здесь солярий?
Дурное предчувствие волной окатило Валериуса.
– Мой, что?
– Солярий. У тебя же тут есть один?
– Я…эээ, да. Есть.
По крайней мере, он не лгал.
– Могу я его увидеть?
Он застыл.
– Зачем?
– Мне нравятся солярии. Такие прекрасные комнаты.
– Табита вышла из библиотеки, направляясь в другую часть дома.
–
– Нет, - сказал Валериус, выходя за ней.
– Я все же не понимаю, почему ты хочешь…
– Доставь мне удовольствие. Я только взгляну, хорошо?
Валериус задумался. Что-то было с ней не так, он чувствовал это. И все же он не мог утаить прошлое и по каким-то непонятным ему причинам не хотел ничего скрывать от неё.
Царственно склонив голову и шагнув назад к лестнице, он произнёс.
– Изволь следовать за мной.
Поднявшись наверх, они подошли к комнате, расположенной рядом со спальней Валериуса. На ее двери была клавиатура цифрового замка.
Табита наблюдала, как он набирает код. Замок щелкнул. Валериус глубоко вздохнул и широко распахнул дверь.
Сердце Табиты сжалось, как только она увидела посреди солярия статую молодой красивой женщины. Возле нее пылал вечный огонь.
Она взглянула на Валериуса, но он уставился в пол, отказываясь встретиться с ней взглядом.
– Так вот почему ты так волновался о масле для лампы. Ты должно быть, действительно её любишь.
Глава 11
Валериус посмотрел на статую. Слова Табиты звенели у него в ушах. Как всегда, лицо Агриппины было устремлено в никуда. Непроницаемое. Холодное.
Бесчувственное.
Грудь болезненно сжалась от жестокой реальности былого и собственной ограниченной глупости в попытках удержать хоть что-нибудь хорошее из человеческой жизни.
– По правде говоря, я ее даже не знал, - тихо начал он.
– Я никогда толком с ней не разговаривал, перекинулся всего парой слов за всю ее жизнь. И все же, если бы у меня могла бы быть любящая женщина, я был бы благодарен, если это была она.
Табита замерла от его признания.
– Я не понимаю. Почему ты заботишься о статуе женщины, которую даже не знал?
– Я жалкое существо, - он горько усмехнулся.
– Нет, на самом деле я еще большее ничтожество, чем обычный жалкий человек. Я забочусь о ее статуе потому, что не смог позаботиться о ней самой.
Она чувствовала его гнев и боль, берущие ее за сердце.
– О чем ты говоришь?
Он застыл всем телом и уставился в другую сторону.
– Ты хочешь узнать обо мне правду, Табита? Настоящую правду?
– Да, хочу.
Скрестив руки на груди, он отошел от нее к темному окну, глядя на изящный внутренний дворик.
– Я наследственный неудачник, причем в гигантском масштабе, и никогда не понимал, почему так. Я провел всю жизнь, пытаясь понять, какое мое чертово дело до остальных, когда всем и всегда было плевать на меня.
Его сквернословие шокировало ее. Это был не его стиль разговора, что только
– Нет ничего плохого в заботе о других.
– Да, это так. Но зачем мне заботиться? Если я прямо сейчас умру, никто и не заметит. Большинство тех, кто меня знает, откровенно порадуется.
Горло сдавило от верности его утверждения и от самой мысли о его смерти…
Ей стало неимоверно больно.
– Мне не все равно, Валериус.
Он с сомнением покачал головой.
– Как так? Ты меня едва знаешь. Я не дурак. Я видел твоих друзей. Никто из них не выглядит так, как я. Никто не ведет себя так и не разговаривает, как я. Вы высмеиваете тех, кто выглядит и ведет себя, как я. Такие типы, как вы, ненавидите нас. Игнорируете нас. Я богат и образован. Я родом из знатного римского семейства, следовательно, обязан думать, что я превыше всех, так что в порядке вещей выглядеть жестоким и хладнокровным, когда я рядом. У нас нет чувств, чтобы их задеть. Как может быть так, что римскому аристократу не наплевать на раба? И все же спустя две тысячи лет, она стоит здесь, а я - титулованный сторожевой пес, присматривающий за простой рабыней потому, что та с детства боялась темноты, и я однажды пообещал ей, что она никогда не будет спать во мраке.
Его слова так глубоко тронули ее, что она чуть не плакала, грудь сдавило.
Сам по себе тот факт, что он держал клятву, данную простой рабыне…
– Почему она боялась темноты?
У него желваки на скулах заходили.
– Она была дочерью богатого купца в городе, который уничтожил мой отец. Он привел ее в Рим с намерением продать на рынке, но моя бабушка увидела ее и решила, что она может составить хорошую компанию. Мой отец преподнес ее в дар бабушке, и Агриппина всю жизнь прожила, боясь, что кто-нибудь еще может придти за ней темной ночью и снова разрушить ее мир.
Его пристальный взгляд затуманился.
– Для нее стало неприятным открытием, что настоящих монстров свет не заставит убраться прочь. Меньше всего они заботятся, что их увидят.
Табита нахмурилась.
– Я не понимаю.
Он повернулся и грозно взглянул на нее.
– Ты знаешь, что такое астеросум?
– Нет.
– Это древний наркотик, он полностью парализует тело, но оставляет способность видеть, слышать и чувствовать. Его использовали римские лекари, когда требовалось сделать ампутацию.
Он содрогнулся, будто что-то болезненное прошло сквозь него. Она почувствовала мучительную боль и в своей груди.
Валериус обхватил себя руками, словно защищаясь от ужаса прошлого.
– Этот наркотик мне дали братья, явившись ночью на мою виллу. Я только что взял кельтский город Ангарацию. Вместо того чтобы сравнять его с землей и всех убить, как сделал бы любой другой мужчина в моем роду, мы с кельтами договорились о капитуляции. Я думал, что будет лучше, если их дети вырастут, не испытывая ненависти к Риму и не стремясь отомстить за своих, как прежде, - он горько рассмеялся.
– Это стало моей роковой ошибкой.