Поймай мне птицу Феникс
Шрифт:
– И какой же?
– Остаться здесь, – просто сказал я. – Я не спущу с вас недремлющего ока.
– Обоих, я надеюсь? – Женщина тихонько засмеялась. И почему-то ее смех прозвучал чертовски неприятно, неприятнее, чем если бы она рассмеялась хрипло. – Вы проницательны, Дэнни, да в придачу еще и развратны!
– Я просто думаю о вашем благополучии, – скромно пояснил я.
– Я похожа на манекен у входа в магазин для мужчин? – Шэрон встала, и в том, как она решительно расправила свои колыхающиеся оборки, была категоричность обреченности. – Благодарю за беспокойство,
– Вы даже не представляете, чего лишаетесь, – умоляюще сказал я.
– Я отлично знаю, чего лишаюсь, – парировала она, – и именно поэтому я решила воспользоваться отелем!
Глава 4
Когда мы покидали Нью-Йорк, закат догорал, а когда добрались до Лондона, солнце тоже только что закатилось. То есть я хочу сказать, что ночью там не слишком темно, но зато днем, в свою очередь, темновато. Ну, нечто вроде пасмурной полутьмы, висевшей над городом с девяти утра до двух пополудни. После чего мгла как бы постепенно растворялась, а к четырем уже снова становилось темно. Я всегда считал, что в полутемных пещерах живут только отшельники, и для меня было совершенно в новинку узнать, что и англичане порой уподобляются им.
Шэрон О’Берн забронировала нам смежные номера в новом американском отеле на Парк-Лейн. Гостиница оказалась самой что ни на есть шикарной. Настолько шикарной, что вместо привратников у дверей стояла парочка герцогов. Шэрон сказала, что все лучшие отели в Лондоне таким образом одевают своих привратников. Однако когда дверь тебе открывает парень в цилиндре и охотничьем наряде, это действует на нервы. Во всяком случае, меня это нервировало, и я все время ожидал, что мне на завтрак вместе с полуостывшим чаем принесут лису под стеклянной крышкой.
На следующий день после прибытия мы обедали в ресторане на самом верхнем этаже, откуда открывалась прекрасная панорама всего Лондона. Но только в этот день мы не могли ею насладиться, поскольку вокруг все утопало в густом тумане.
– Я уже начинаю чувствовать себя туристом, – признался я Шэрон, – окруженным людьми, говорящими со странным акцентом. Что такое, черт побери, этот трехпенсовик?
– Восьмигранная монета достоинством приблизительно в пять центов, – отвечала она безмятежно. – Самая большая монета у них – полкроны, чуть больше нашего двадцатипятицентовика.
– Вот это да! – Я был поражен. – И сколько же у нее граней?
Шэрон посмотрела на меня с выражением, похожим на жалость.
– Она круглая. Полагаю, вы впервые в Лондоне, Дэнни?
– Как вы догадались?! – Я несколько раз согнул и разогнул указательный палец, и через секунду передо мной возник строй официантов.
– Сообразим на двоих? – спросил я мою спутницу.
– Вы так элегантно все это проделали! – сказала Шэрон холодно.
– Только амброзия подходит для ваших сладких уст, Цецилия, – сказал я, как можно старательнее имитируя английский акцент. – Меня же пьянит глубина ваших красивых глаз, где можно просто утонуть!
На
– Что все это значит?
– Не знаю, – честно признался я, – это цитата из английского фильма, который давным-давно был в прокате. Хотите выпить?
– Мартини, – согласилась она.
– Два мартини, и пусть внутри там не плавает никакое барахло, – приказал я официанту. – И сухих!
– Да, сэр. – Официант слегка вздохнул. – Наполнить бокал прозрачным вермутом, затем сверху аккуратно долить джина, так чтобы напитки не перемешались. – Его рот неопределенно скривился. – И, как вы сказали, сэр, никакого барахла. То есть никаких фруктов или овощей?
– Эй! – Я восхищенно посмотрел на него. – Вы, должно быть, когда-то работали в Нью-Йорке?
– Нет, сэр. Однажды по телику я видел американский фильм.
После того как официант отчалил, я закурил сигарету, игнорируя идиотское хихиканье, доносившееся с другого конца столика.
– Итак, какое у нас поле деятельности сегодня днем? – раздраженно проскрипел я.
– Еще не придумала, – лениво ответила Шэрон. – Не хотите ли, например, осмотреть достопримечательности?
Я бросил взгляд на затуманенные зеркальные окна и пожал плечами:
– В такую-то погодку?!
Моя реплика не требовала никакого ответа, и я его не получил.
– А как насчет антиквариата и этого парня Донавана? – осведомился я.
– Сейчас нам пока нечего делать, – любезно сообщила Шэрон. – Он знает, что я здесь, и как только будет готов, сообщит, где и когда состоится аукцион. Поэтому все, что мы можем сейчас делать, – это ждать.
– После прошлого вечера в Нью-Йорке это кажется несколько скучноватым, – мечтательно сказал я.
– Согласна, вечер в Нью-Йорке был волнующим. – Шэрон любезно улыбнулась. – Но последняя ночь была удивительно спокойной. Во всяком случае, моя, в отеле.
– Вы хотите сказать, просто скучной, – раздраженно процедил я сквозь зубы. – Если бы вы провели ночь в моей квартире, она была бы по-настоящему горячей.
– А в отеле был кондиционер.
Пока я пытался понять игру природы, давшей такой льдине, как Шэрон О’Берн, пухлую нижнюю губу, официант принес нам мартини. Я уже было собрался задать ей мучивший меня вопрос, как вдруг в полуметре над моей головой кто-то откашлялся. Я глянул вверх и увидел у стола живой скелет, к которому с одной стороны прилипла пышнотелая блондинка, а с другой – стоял парень такого вида, словно его выдворили из мафии за чрезмерную жестокость.
– Пожалуйста, извините, – сказал скелет, – но имею ли я честь обращаться к мисс Шэрон О’Берн?
Его английский был безукоризненным, но чуть архаичным, а в интонациях слышалась смесь всех европейских акцентов.
– Шэрон О’Берн – это я. – Она посмотрела на говорившего непонимающим взглядом.
– Тогда мы с вами друзья-соперники! – Скелет улыбнулся, показав зубы, похожие на ряд старинных надгробий на заброшенном кладбище. – Позвольте представиться. Я – Людвиг Рэнц.
– Мистер Рэнц, – Шэрон слегка кивнула, – это мой коллега, мистер Бойд.