Поющие клинки
Шрифт:
Медведь уже не стоял на задних лапах, но на четырёх. Он смотрел на меня одним глазом, из второго торчала стрела. Зверь прыгнул, занося толстенную лапу с черными когтями. И стрела вошла ему во второй глаз.
А я почему-то поступил с ним как с кабаном. Отпрыгнул в сторону, полуприсев, и попытался перерубить другую, опорную лапу. Не перерубил, но надрубил знатно. Слепой медведь начал метаться в стороны, только это была уже не битва, но агония.
Вторая стрела все же добралась до его мозга, засела глубже первой.
— Спасибо, мой лорд.
— За что?
— За то, что заставили меня выучить заклинания в гильдии магов. Только благословив себя на всю оставшуюся ману, я смогла пробить стрелой кость за глазом этого зверя.
— Доставай свои стрелы из него. А я травой оботрусь, пожалуй.
— Нет, не стоит. Кровь высохнет и отшелушится сама. И с лица, и с рук. А вот клинки оботрите тщательно.
— Еще чего. Доставай стрелы и бежим дальше.
Милли не стала возражать и жаловаться. Хоть я и видел, что бегалось за мной ей не легко.
Медведя, когда схлынул азарт, стало по человечески жалко. Гнездился тут, никого не трогал, и вдруг озверевший лорд и его беспощадная лучница набежали. Откуда такие нежности во мне?
Рядом с убитым зверем лежала длинная ровная палка розового цвета с белым шариком на конце. Я ее поднял и понял, что это «посох феи». Он «выпал» из медведя. Как из такого брутального мишки могла выпасть такая гламурная вещь? И из какого, простите, места?
Это вопрос уровня вопроса про активацию матрицы строения. Может медведь тоже содержал в себе некую нематериальную матрицу, которую активировала его смерть?
Сколько и каких именно «нематериальных матриц» ношу в себе, например, я? Как узнать это не самоубиваясь? И кто это узнает, если я самоубьюсь и узнавать что-либо будет уже некому?
— Лорд! Мой лорд, отомрите.
— Да, Милли. Ты можешь принайтовить этот посох себе за спину, к колчану, например?
— Могу, давайте. Надо же, такой сложный бой и такой бесполезный приз.
— Главным призом этого боя является осознание моей опрометчивости и неосторожности. Торбу при встрече с подобным противником нужно снимать.
— А еще в этих местах нельзя бегать не глядя под ноги с таким сосредоточенным выражением лица.
— Испачкайся в медвежьей крови, Милли. Пока она совсем не свернулась. Натри ею свои белые ножки, и ручки, и вот здесь тоже всё.
— Зачем, мой лорд? Чтобы походить на вас?
— Нет, чтобы низкоуровневые зверюшки не отнимали наше драгоценное время. Разбегались от запаха.
— Ни за что.
Похоже она всерьёз противится прямому приказу своего лорда. Но мы это исправим. Дальше я немножко за ней погонялся, и поймав, старательно измазал всю с ног до головы в медвежьей крови.
Милли материлась и дралась, как пьяный матрос, потом визжала как гимназистка на мышку, потом опять материлась, но уже не дралась.
— Всё, мой лорд. Вы победили слабую девушку.
— Да. Выглядишь отвратительно.
И мне влепили пощёчину. Оплеуху. А посмотрели так, как будто требовали прямо сейчас загладить свою вину общеизвестным способом.
И я загладил. Уже немножко зная Милли по сну на зелёном пегасе, я загладил свою вину очень хорошо.
Интересно, бывают ли у героев дети? Почему-то спрашивать это сейчас, мне показалось неправильным. Если герои не могут рожать, такой вопрос будет нехорош, а если могут, то через время ответ будет очевиден и так.
Кстати, у меня полностью восстановилась мана. Вот прямо во время. Милли же неожиданно вопросила:
— Не осталось ли у медведя еще этой божественной крови?
Да осталось, чего там. Это занятие ничем не хуже, и даже много лучше прочих. Если не посвящать ему жизнь, не превращать его в самоцель.
В этом и состоит опасность Милли. Она способна превратиться в мою самоцель, похоронить меня вот в этом во всём. За спиной так и болталась чудесная, отрезвляющая торба.
Потом мы отползли подальше от мёртвого зверя и я всё-таки снял её себя. Очень уж есть захотелось. Помыли руки вином. Да, Милли не взяла воду. Зачем ей вода, если есть вино?
Она хохотала и резвилась. Такой оживлённой и по-детски беспечной, я её еще не видел. И такой абсолютно беззащитной во всех смыслах тоже.
Счастье — это когда человек может быть беззащитным. Во всяком случае женское счастье, как я его сейчас наблюдаю. Даже сказать ей: «Одевайся, пошли дальше», рука не подымается.
Но если вы хотите хорошего, приходится делать плохое. Я натянул штаны, впрягся в чуть полегчавшую торбу и подобрал мечи. Милли, поняв что пикник завершён, печально-печально вздохнула и тут же хихикнула.
Эту связку эмоций я уже наблюдал не так давно. Затем Милли вскочила и быстро собралась.
— Я готова к бесконечному бегу, мой лорд.
— Так вперёд.
Луга больше ничем нас не огорчили, не порадовали. Вдалеке разок мелькнули какие-то дрофы, и всё. Когда вбегали в лес, Милли отчеканила.
— Волки, сто метров, пятый уровень, стая, шесть, семь! Идут на нас медленно.
Со стаями я еще никогда не сталкивался и потому предусмотрительно скинул торбу на землю.
— Милли, полянка, дерево!
Мой стрелок все понял правильно. Когда из кустов высунулась первая серая морда, Милли уже стояла на ветке надо мной, готовая к стрельбе. На запах медвежьей крови, волкам было плевать.
Я же рассудил, что семь волков — не один волк, то есть упираться до непременной смерти от меча каждого из противников сейчас не стоит, а стоит двигаться отрубая ноги и нанося другие повреждения, оставив добивание лучнице.