Поющие револьверы
Шрифт:
— Мы оба слишком сильны для такой игры, — сказал Райннон.
Они пошли дальше. Изуродованная тушка кролика вряд ли стоила того, чтобы ее подобрать, поэтому они оставили ее там, где она лежала. Скоро ее проглотит койот или пробегающий мимо волк; либо ею заинтересуется медведь или найдет стервятник; а может быть ею займутся жуки или мухи. У первозданной природы столько способов возвратить плоть в землю.
Они шли не торопясь, но быстро, отмеряя землю длинными, не знающими устали шагами.
— Здесь
— Да, длинные, — ответил второй.
— Ревматизм, говорят, неприятная болезнь, — сказал шериф.
— Мне еще рано о нем думать.
— Не уверен. Тебе около сорока.
— Да?
— Да. Ты лет на десять старше меня.
— Тебе только тридцать?
— Точно.
— Мне двадцать пять, — сказал Райннон.
Шериф чуть не остановился, но потом продолжил путь. Он так нахмурился, что казался раздраженным, либо он глубоко задумался.
— Тебе двадцать пять, — сказал он.
Райннон ничего не ответил, его мысли витали где-то вдалеке.
— Ты живешь хорошо, — сказал шериф.
— Ну, здесь долгие зимы, — сказал Райннон.
Остаток пути до пещеры они прошагали в молчании.
— Как ты проходишь через горы? — спросил шериф.
— Я тебе покажу. Как-нибудь возьму с собой.
— Лучше не надо, — сказал Каредек. — Знаешь, как это бывает. Никогда нельзя знать наверняка. Все может случиться. Лучше пусть это будет твоим секретом.
— Я тебе расскажу, когда захочешь, — сказал Райннон. — У меня нет от тебя секретов, Оуэн. Моя душа открыта для тебя так же, как ладонь руки.
Но шериф хмуро пробормотал:
— Ничья душа не открыта. Мои отец и мать не понимали меня; я не понимал их. Никто не в состоянии понять другого. Любые друзья — все равно, что горы в Неваде.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил преступник.
— Горы в Неваде выглядят всегда так, будто стоят у тебя на заднем дворе. Но прежде, чем ты доедешь до ручья, который видишь на склоне одной из них, ты проедешь пятьдесят миль и умрешь от жажды. Я хочу сказать, что и с людьми точно так же. Думаешь, что понимаешь их, а на самом деле ничего о них не знаешь.
Райннон некоторое время думал над его словами.
— Ты слишком усложняешь, — произнес он. — Лично я принимаю вещи такими, какими они кажутся.
— Многие живут, как ты, — сказал Каредек. — Они принимают вещи такими, какими они кажутся. Они никогда не задают себе вопрос, а могут ли они увидеть все, что стоит увидеть?
— Да, — отозвался Райннон, — это правда.
— Возьмем, например, тебя.
— Ну, и что я?
— Давай поглядим. Когда ты отправился в горы?
— Не знаю. Лет семь назад, должно быть
— Семь лет! Это же много.
— Да, довольно много, — согласился Райннон.
Он оглядел суровый склон
— Зимы здесь длинные, — сказал Райннон.
— С холодными ветрами, надо думать.
— Очень холодными, — сказал Райннон.
Они дошли до пещеры. Солнце садилось. Долины постепенно окутывала тьма. Они стояли бесконечно выше, почти у самого пылающего неба. Пустыня тоже казалась горящей, но пламя было неярким, словно его закрывала дымка.
— Наверное, это было случайностью, — сказал шериф.
— Что?
— Та первая твоя неприятность. По моему, в Тусоне?
— Нет. Это не было случайностью. Мы с парнем с рудников затеяли в шутку бороться. Он разозлился, схватил камень и ударил меня по голове. Я его убил.
— Тебе надо было не скрываться от суда. За это тебе ничего не грозило.
— Я знал. Но понял, что не гожусь для жизни среди людей. Например, если кто-то тебя ударил, ты не имеешь права злиться. Однако это не про такого, как я!
Он вытянул руки и удивленно посмотрел на них, как будто они принадлежали другому человеку.
— Я становлюсь бешеным, — сказал Райннон. — Ничего не соображаю. Мозги словно заволакивает. Мне нельзя жить среди людей. Я понял это в тот день в Тусоне и уехал. Потом одно цеплялось за другое…
— Прошло семь лет, — сказал Каредек.
— Мне казалось, больше.
— Зимы здесь больно длинные, — сказал шериф.
— Скалы обмерзают и становятся сколькими, — сказал Райннон. — Черти что!
Они замолчали. Закат начал затухать, и вершины гор окрасились в мягкий розовый цвет. Земля под ними была абсолютно черной. Нет, не абсолютно. В эту черноту можно было смотреть.
Пауза тянулась долго, потом Райннон сказал:
— Меня очень беспокоят дети.
Шериф набил трубку и ждал.
— Однажды у меня появилась идея, — сказал преступник. — Захотелось спуститься и взять пару детей. Тех, у кого нет ни отца, ни матери. Взял бы себе мальчика и девочку и воспитал бы их тут как полагается. Но…
Он не закончил, и шериф пробормотал:
— Да, зимы суровые.
— Суровые, — сказал Райннон. — Да еще ветер. И покрытые льдом скалы.
— Ну, — сказал шериф, — я понимаю, о чем ты. Но тебе ведь нужны не дети.
— А что?
— Тебе нужна женщина, — сказал Каредек.
Он вспомнил, что не раскурил трубку. При свете спички он искоса взглянул на Райннона, но тот уставился в непроглядную тьму долин.
— Да, — сказал Райннон, — мне нужна женщина. — Затем добавил: — Я с женой! Смешно!
— Не понимаю, почему, — сказал шериф.
— Такой, как я — с женщиной. Смешно.
— Ты никогда не обидишь женщину, — сказал шериф.
— Разве? — спросил Райннон. — Не знаю. У меня мозги вроде как затуманиваются. Я тебе говорил?