Поющие в терновнике
Шрифт:
— А я и не собираюсь, — заметила Джастина, оправляя платье. — Просто еще не решила, кого удостоить сей чести.
— Не такое уж ты сокровище! — злобно огрызнулся Питер: она его ударила очень больно.
— Верно, не сокровище, Пит. Меня такими шпильками не проймешь. И на свете полным-полно охотников до любой девчонки, была бы только нетронутая.
— И охотниц тоже полно. Погляди хоть на нижнюю квартиру.
— Гляжу, гляжу, — сказала Джастина.
В нижней квартире жили две лесбиянки, они восторженно встретили появление в доме Джастины и не сразу сообразили, что нимало ее не привлекают и попросту не интересуют. Сперва она не
Итак, подруг хватало — и прежних, школьных, и новых, по дому и театру, а сама она была неплохим другом, Она ни с кем не делилась своими горестями, как другие делились с ней, — на то у нее имелся Дэн, — хотя немногие горести, в которых она все же признавалась, как будто не слишком ее терзали. А подруг больше всего поражало в Джастине редкостное самообладание — ничто не могло выбить ее из колеи, казалось, она выучилась этому с младенчества.
Пуще всего так называемых подруг занимало — как, когда и с чьей помощью Джастина решится наконец стать настоящей женщиной, но она не спешила.
Артур Лестрендж необычайно долго держался в театре Альберта Джонса на ролях героев-любовников, хотя еще за год до прихода в труппу Джастины он не без грусти простился с молодостью: ему стукнуло сорок. Лестрендж был опытный, неплохой актер, недурен собой — ладная фигура, мужественное, с правильными чертами лицо в рамке светлых кудрей, — и зрители неизменно награждали его аплодисментами. В первый год он просто не замечал Джастины — новенькая была тиха, скромна и послушно исполняла, что велели. Но к исходу года она окончательно избавилась от веснушек и уже не сливалась с декорациями, а становилась все заметней.
Исчезли веснушки, потемнели с помощью косметики брови и ресницы, и в Джастине появилась неброская, таинственная прелесть. Она не обладала ни яркой красотой Люка О'Нила, ни утонченным изяществом матери. Фигурка недурна, но не из ряда вон, пожалуй, чересчур худенькая. Только огненно-рыжие волосы сразу привлекают внимание. Но вот на сцене она становилась неузнаваема — то поистине Елена Прекрасная, то безобразнее злейшей ведьмы.
Артур впервые приметил ее, когда ей в учебном порядке ведено было как бы от лица совсем разных людей прочитать отрывок из Конрадова «Лорда Джима». Она была просто великолепна; Артур видел, что Альберт Джонс в восторге, и понял наконец, почему режиссер тратит на новенькую столько времени. Мало того что у нее редкостный врожденный дар подражания, — необыкновенно выразительно каждое ее слово. Да еще голос, драгоценнейший дар для актрисы — низкий, с хрипотцой, проникающий прямо в душу.
Вот почему позже, увидев ее с чашкой чая в руке и с раскрытой книгой на коленях, Артур подошел и сел рядом.
— Что вы читаете? Джастина подняла глаза, улыбнулась.
— Пруста.
— А
— Пруст скучноват? Ну, разве что для тех, кто не любит сплетен. Ведь Пруст, он такой. Завзятый старый сплетник.
Артур Лестрендж внутренне поежился — похоже, эта умница смотрит на него свысока, но он решил не обижаться. Просто уж очень молода.
— Я слышал, как вы читали Конрада. Блистательно.
— Благодарю вас.
— Может быть, выпьем как-нибудь вместе кофе и обсудим ваши планы на будущее?
— Что ж, можно, — сказала Джастина и опять взялась за Пруста.
Он порадовался, что предложил не ужин, а всего лишь кофе: жена держит его в строгости, а ужин предполагает такую меру благодарности, какой от Джастины вряд ли дождешься. Однако он не забыл об этом случайном приглашении и повел ее в захудалое маленькое кафе подальше от центра — уж наверно жене и в голову не придет искать его в таком месте.
Джастине давно надоело, будто пай-девочке, отказываться, когда предлагают сигарету, и она выучилась курить. И теперь, когда они сели за столик, она вынула из сумки нераспечатанную пачку сигарет, аккуратно отвернула край целлофановой обертки, чтобы не слетела прочь — только-только открыть клапан и достать сигарету. Артур с насмешливым любопытством следил за этой истовой аккуратностью.
— Охота вам возиться, Джастина? Содрали бы обертку, и дело с концом.
— Терпеть не могу неряшества. Он взял у нее сигареты, задумчиво погладил оставленную в целости оболочку.
— Ну-с, будь я учеником знаменитого Зигмунда Фрейда…
— Будь вы Фрейд — что дальше? — Джастина подняла голову, рядом стояла официантка. — Мне cappuccino 14 , пожалуйста.
Он подосадовал, что она распорядилась сама, но не стал придираться, поглощенный другими мыслями.
— Мне, пожалуйста, кофе по-венски. Да, так вот о Фрейце. Хотел бы я знать, как бы он это расценил? Сказал бы, пожалуй…
Джастина отняла у него пачку, открыла, вынула сигарету и закурила, прежде чем он успел достать из кармана спички.
14
Кофе с молоком (ит.)
— Итак?..
— Фрейд решил бы, что вы предпочитаете сберечь себя в целости и сохранности, верно?
Несколько мужчин с любопытством обернулись на неожиданный в этом прокуренном кафе заливистый смех.
— Вот как? Это что же, Артур, попытка окольным путем выяснить, сохранила ли я девственность? Он сердито прищелкнул языком.
— Джастина! Я вижу, кроме всего прочего, мне придется научить вас тонкому искусству уклончивости.
— Кроме чего такого прочего, Артур? — Она облокотилась на стол, глаза ее поблескивали в полутьме.
— Ну, чему там вам еще надо учиться?
— Вообще-то я довольно грамотная.
— Во всех отношениях?
— Ого, как выразительно вы умеете подчеркнуть нужное слово! Великолепно, я непременно запомню, как вы это произнесли.
— Есть вещи, которым можно научиться только на опыте, — сказал он мягко, протянул руку и заправил завиток волос ей за ухо.
— Вот как? Мне всегда хватало обыкновенной наблюдательности.
— Да, но если это касается любви? — Слово это он произнес с чувством, но не пережимая. — Как вы можете сыграть Джульетту, не зная, что такое любовь?