Поют черноморские волны
Шрифт:
…Авдеев сидит в сторонке, улыбается. Доволен: не плохо получилось. Валера устроился в глубоком кожаном кресле — его не слышно и не видно, но он все видит, слышит, запоминает. Он уже бегло осмотрел музей флота (потом побывает здесь еще много раз), долго стоял перед моделью «Красного Кавказа», осторожно прикоснулся к его гвардейскому знамени… Сейчас он не сводит глаз с Агаркова.
Долго не могу начать разговора и я… Если бы нужны были громкие слова, конечно же, капитан первого ранга достоин их. Разве не является он живым воплощением традиций флота?.. Но для меня Агарков и вестник нашей комсомольской юности («Ты, моряк, красив сам собою — тебе от роду двадцать лет»…). Я тоже не могу отвести от него
И я смотрю на коренастую, ныне уже и несколько грузную фигуру Константина Ивановича, в легком белом пиджаке с короткими рукавами (в таких ходит летом весь «гражданский» Севастополь) и вижу его то юным лейтенантом тридцатых годов у своей орудийной башни, то в форме капитана первого ранга со всеми морскими регалиями, на ходовом мостике крейсера… Это о нем командир «Красного Кавказа» контр-адмирал Гущин скажет потом: «Железный старпом».
А сейчас «Железный старпом» смущенно улыбается, по-стариковски покашливает, несколько раз вытирает большим клетчатым платком бритую голову.
Первый корабль — как первая любовь. Где бы ни довелось впоследствии служить и плавать, первый — незабываемый. А если этот первый — один из лучших кораблей флота! Если это — корабль-герой! Если он входит в бессмертие!..
У Константина Ивановича при этом огромное, ни с чем не сравнимое превосходство перед нами: для него «Красный Кавказ» — первый и единственный корабль за все долгие годы учений, походов, боев.
И разговор о своем крейсере Агарков ведет как о живом существе, неразрывно связанном со всей его жизнью.
— То, что уже до войны был он самым красивым, самым совершенным, самым быстроходным, самым чистым кораблем флота — о том написано не раз, — говорил Константин Иванович. — И о красной звезде с золотой каймой на трубе крейсера вы слышали… Авдеев, наверное, все порассказал… Но то была юность нашего «Красного Кавказа», подступ к главному делу…
Если б можно было передать все, о чем поведал бывший старпом! И если бы был среди нас поэт! Какую звучную песню можно бы сложить о прекрасном боевом корабле, о его богатырской команде, обретших бессмертие!
С первых же часов войны «Красный Кавказ» — в полной боевой. Уже утром 23 июня крейсер вышел в море на постановку мин. Самолеты со свастикой тут же появились над ним. Молодые зенитчики отбили атаку. Впервые испытывалось в эти часы и хладнокровие старшего помощника командира крейсера.
Клубок войны разматывался быстро и грозно. «Красный Кавказ» — в Новороссийске, прорывается с подмогой в Севастополь. Снова Новороссийск и рейд с десантом морской пехоты на Одессу. Орудия главного калибра крейсера ведут огонь по позициям врага, по его танкам и укреплениям, зенитчики отбивают пикирующих «хейнкелей», пороховой дым окутывает корабль, появляются пробоины, под огнем увозят тяжелораненых…
В боях герои рождались на море и на суше. Помнит Агарков, как отбирали первых добровольцев в сводный полк морской пехоты. Требовалось человек тридцать, рвались в бой сотни… Бесстрашно сражались моряки под Одессой.
Помнит Константин Иванович и подвиг на земле Одессы корабельных артиллеристов Михаила Мартынова и Филиппа Бовта. Крейсер вел огонь орудиями главного калибра. Каждый снаряд должен бить в цель, помогать нашим частям в тяжелых боях. А это трудно, почти невозможно. Над «Красным Кавказом» бесновались «юнкерсы», зенитчики крейсера поднимали вокруг корабля стену огня, море буквально кипело. И в эту кипень от трапа крейсера отошла шлюпка, и в ней два артиллериста. Как удалось
Подвиг из подвигов свершается в штормовые дни и ночи конца декабря, в канун нового 1942 года. «Красный Кавказ» выступил ведущей силой в легендарной Керченско-Феодосийской десантной операции — одной из самых крупных и самых смелых за всю войну.
Константин Иванович поднимается и медленно прохаживается среди шкафов, набитых книгами, мимо моделей военных кораблей, реликвий морских баталий.
— Все помнится, а рассказывать трудно… Не упустить бы главное. А что главное?.. Как Гущин в шторм и под огнем управлял крейсером? Как не переставал держать связь весь израненный сигнальщик Печенкин у фонаря-ратьера?.. Как гремели под градом осколков счетверенные пулеметы Буркина?.. Как уносили с ходового мостика раненого военкома крейсера Щербака?.. Как гасил своим телом горящие пороховые пакеты краснофлотец Покутный?! Все стоит перед глазами… — Агарков тяжело опустился в кресло. Он долго молчал. Взгляд его стал суровым. Кажется, он забыл о нас, погрузившись в нахлынувшие воспоминания… Мы увидели перед собой «Железного старпома» военных лет.
Тут подал голос Авдеев. Он сидел у круглого музейного столика и сосредоточенно рассматривал подшивку фотокопий газет и листовок.
— Константин Иванович! — обратился он к Агаркову. — Вот листовка, что мы, помнишь, искали. Лежит меж газет, не заметишь. Три раза листал, не увидел. Вот она. Издание политуправления флота. Год 1942. «Прочти и передай товарищу. Распространяй среди населения». — Авдеев читал, сам заражаясь волнением:
— «Грозный и могучий, ходит по Черному морю «Красный Кавказ». Внезапно появляясь у берегов, занятых противником, он обрушивает на головы фашистских захватчиков тонны смертоносного груза…»
— На песнь о Соколе похоже… — вдруг неожиданно для всех и, наверное, для себя произнес Валера, покраснел и еще глубже ушел в свое спасительное кресло.
— Да… Безумству храбрых… — отозвался Авдеев. И вновь наступило долгое молчание.
Агарков взял у Авдеева фронтовую подшивку газет и листовок.
— «Грозный и могучий»… Как о «Варяге» или «Меркурии» написано. Если б могли услышать те, кто погибли!.. А мы, живые, продолжали выполнять боевой приказ. И поначалу даже не ощутили всего размаха операции. Каждый делал свое дело — наверное, так и слагался подвиг крейсера. Помню, вдобавок к фашистским снарядам полетели с неба мины. Запомнились зеленые парашюты, на которых они спускались. Как раздутые жабы… А крейсер воевал и бил врага… Так слагался подвиг.
Пока Константин Иванович Агарков собирается с мыслями, сделаем небольшое отступление.
Тем, кто родился и вырос после войны, приходится порой встречать в книгах описания первых месяцев Отечественной как сплошное отступление наших войск. До самых деталей, дотошно изображают некоторые авторы окружения и поражения… Было это? Было, конечно. Война пришла тяжелая и грозная. И самым тяжелым и грозным был Сорок Первый, когда вся подлая сила коварной внезапности и превосходства отработанной фашистской военной машины обрушилась на наши войска. Но «чудо» победного Сорок Пятого могла свершиться потому, что Красная Армия и Флот воевали и били немцев и в Сорок Первом, и родная земля из месяца в месяц наращивала, умножала силы своих богатырей.