Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
Князь Юрий успел шепнуть младшему брату:
– Крепись. Рода нашего ради.
Юрия Ивановича оковали тут же, в тронном зале, и увели, а Елена, распрямившись, приняв гордую осанку, поблагодарила верховников:
– Тебе, князь Иван Овчина-Оболенский-Телепнев, низко кланяюсь за великую поддержку слабой женщины. И вам, бояре Верховной думы, мой низкий поклон. Выходит, не одинокая я и всеми забытая. Теперь я в дружной семье державных мужей. Надеюсь, что и впредь вы станете служить мне верой и правдой и в купе с князем Овчиной-Телепневым, кого я определяю главенствовать в Верховной думе, решать дела державные с разумностью, по чести и совести.
Едва
Но сцепил зубы Андрей Старицкий, и только пышная русая его борода скрывала твердые жгуты на скулах.
Вся жизнь текла теперь перед мысленным взором князя Андрея, пока он понуро шагал к своему теремному дворцу. Бесцветной она виделась ему. Все время жил в угоду чужой мысли, чужого счастья, чужого спокойствия. Даже ради этого ссорился с родными братьями, с княгиней Ефросинией, ладой своей. «Одно слово - последыш. Обижался на прозвище, а зря».
Теперь он - один. В ответе за свой род. За сына своего Владимира, за племянника, пусть даже нагулянного, но признанного Василием своим сыном. Нет больше у него поводырей. Все решать самому.
Домой, где ждут его упреки жены, тоже не спешилось, но тут он ошибся - Ефросиния прижалась к нему, едва сдерживая слезы, известила:
– Юрия посадили не в подземелье, а в палату, где уморен был в заточении великий князь Дмитрий. Выходит, и Юрию такой же крест выпал.
– О, развратница латынянка!
– Предвижу. Скоро твоя очередь. За тобой Владимир наш. И меня - в монастырь. Давай уедем в Старицу. Там, может, сохраним себя. До лучшего времени. А оно наступит, верю я в это.
– Нет, - твердо заявил князь, гладя по плечу прижавшуюся супругу.
– Нет! Я стану бороться за честь брата! За честь рода!
Княгиня Ефросиния отстранилась и с удивлением, в котором чувствовалась даже гордость, посмотрела на супруга.
– Первый раз слышу от тебя слова гордого мужа. Я всей душой с тобой. Если же постигнет тебя недоля, я разделю ее без страха. Не унижу я вашего, - поправилась, - нашего царствующего рода.
Впервые за долгое время в их семье вновь обрели полную власть мир и покой. Супруги стали вместе обсуждать, что предпринять ради спасения Юрия Ивановича, ради спасения их племянника Ивана Васильевича, хотя Ефросиния не сразу согласилась, что малолетнему царю грозит опасность.
– Не падет так низко Овчина. Не станет сыноубийцей. Ты приглядись, сколь он нежен с Иваном. Более заботлив, нежели сама Елена.
– Все так. Но, думаю, и брат Юрий так же считает, нежность и заботливость, пока другого сына не будет.
– Ты думаешь, Елена пойдет на такой позор?
– Сама сказывала: у латынянок иное понимание чести и бесчестия.
– Что верно, то верно, - согласилась княгиня.
– Не допустить до такого падения, повлиять на Елену может только князь Михаил Глинский. Елена - любимая его племянница. Отвечает, как мне видится, взаимностью и сама Елена.
– Отвечала прежде. Нынче - иное.
– Согласна. Но все же повлиять на племянницу он сможет и теперь.
– Обязательно поведу с ним по этому поводу разговор.
– Бельских не обойди. Князя Симеона Федоровича и особенно Ивана Бельского [155] .
– С Лятским непременно повстречаюсь. Хорошие они намечали планы, только не взяли во внимание колдобины на опасном пути. Княгине Ефросиний простительно, она, возможно, даже не слышала о тайном дьяке, хотя такое маловероятно, сам же князь Андрей мог ли забыть, как вместе с покойным братом-царем не единожды обсуждали, на кого более всего нацелить сыск. А если так, пораскинув умом, Андрей Старицкий понял бы, что тайному дьяку не втоль важно, кто на троне, ему важно, чтобы сам трон не шатался. По чести и совести он оберегал трон при Василии Ивановиче, столь же старательно продолжит дело и теперь, хотя, что вполне может быть, лично ему не совсем по душе пара - Елена с Овчиной - в державной упряжке. И если Елена сама не вдруг вспомнила о тайном дьяке, то князь Овчина-Оболенский-Телепнев подсказал ей:
[155] Бельский Иван Федорович (?-1542) - князь, Гедиминович, боярин и воевода. После неудачи во время похода на Казань в 1530 г. отстранен от службы при дворе Василия III. В годы правления Глинской обвинен в измене и заключен в тюрьму. В 1540-1541 гг. фактически возглавлял правительство, в начале 1542 г. свергнут и сослан на Белоозеро, где был убит.
– Ты вот что, моя царица, вели тайному дьяку взять под свое око в первую очередь дядю своего и Андрея Старицкого.
– Нужно ли? Твоими стараниями князь Юрий Дмитровский окован - добрый урок всем, а более всех дяде моему. Михаилу Львовичу. Он долго сидел, не забыл, должно быть, каково в застенке, и вряд ли захочет повторения прошлого. Что касается князя Андрея, он безволен. Не вскинет он голову.
– Не будь столь уверенной. Оберегай трон, на котором сидишь, для сына. Осмотрительно веди себя, принимая во внимание худшее. Князь Андрей вполне может встрепенуться. А дальше? Худым концом все может закончиться. Не благодушничай, моя царица. Нельзя нам с тобой, на лебяжьем пуху ежась, забывать об опасности.
– Ладно. Зови тайного дьяка. При разговоре с ним и тебе быть. Дополнишь, о чем я по женской слабости своей забуду.
Вот так и оказалось, что каждый шаг князя Андрея тут же становился известным Овчине-Телепневу, и нужное из узнанного тот доносил правительнице, переиначивая часто себе в угоду. Кроме того, тайный дьяк немедленно устанавливал наблюдения и за теми, с кем Андрей Старицкий встречался. Увы, никто из них не почувствовал излишнего к ним внимания. Начав плести сети заговора, они продолжали начатое, вполне уверенные в успехе.
Князь Симеон Бельский, кого Андрей Старицкий посетил первым, встретил его горьким упреком:
– Чего ты раньше-то дремал? Встрепенулись бы вы с братом сразу же после кончины государя Василия Ивановича, вашу руку взяли бы многие. Теперь-то поздновато, но попробуем. И не только из жалости к Юрию Ивановичу, более оттого, что предвижу неспокойствие в Кремле, которое вполне может распространиться на всю Россию.
– Кто может, на твой взгляд, возмутиться против Овчины и Елены?
– Окольничий Лятский - без сомнения. Зело она его обидела, лишив завещанного Василием Ивановичем. Князья Бельские. Впрочем, с Иваном и Дмитрием сам переговорю, так для них угодней будет.